Четвертая жертва сирени - Виталий Бабенко

— Сейчас-сейчас, — спокойно, даже как-то уж слишком спокойно ответил Владимир. — Вот только лопатник достану.

Он повел рукой к внутреннему карману пиджака, где лежал бумажник, сделал еще один короткий шажок, но… споткнулся о стул, зашатался и чуть не упал, однако удержался, опершись о полку, идущую вдоль стены.

Дальнейшее произошло очень быстро, я не успел сделать и десяти дыханий.

Как-то странно вскинувшись, Владимир схватил фаянсовую лампу, стоявшую на полке, и, не обращая, казалось, никакого внимания на нож в руке детины, что было силы хватил коренника лампой по голове. Фаянс раскололся, а детина рухнул на пол, обливаясь кровью и керосином. Нож выпал и с глухим стуком отлетел в сторону. Двое пристяжных рванулись было к Владимиру, но тот, бросив остатки лампы, выхватил правой рукой из левого кулака спичку — оказывается, опершись на полку, он прихватил несколько экономических шведских спичек, лежавших там рядом со светильником, — чиркнул ею о поверхность стола, зажег и сунул к облитой керосином голове детины, стонавшего на полу.

— Стоять! — высочайшим, срывающим горло фальцетом закричал Владимир. — Сожгу к чертям, дрянь горчишная!

Пристяжные замерли, вытянувшись в нелепых позах, словно их осиновыми колами изнутри выперло. Лица у них были как фаянс — белые, с узором страха в глазах.

— Не жжи, барин, не жжи, — залепетал детина на полу. — Огонь хужь ножа будет. Сгорю…

— Не жги, барин, — повторил густым басом трактирщик, не отделяя спины от буфета. — Трактир запалишь — не потушим. От красного петуха спасенья нет, по миру пойду…

Шведская спичка в руке Владимира потухла, и он тут же зажег вторую, чиркнув ее на этот раз об пол.

— Вон, — твердым голосом, но уже без крика сказал Владимир, обращаясь к пристяжным. — И своего вождя захватите. Быстро! Я не шучу. Броситесь на меня — все займется. Сам сгорю, но и всю вашу хевру в пекло уволоку!

Двое в лиловых рубахах осторожно приблизились, подхватили детину под руки и поволокли к выходу, то и дело озираясь. В двух шагах от двери коренник оттолкнул пристяжных и, шатаясь, пошел дальше сам. Отворив дверь, он повернулся и тяжело взглянул на Владимира. Ульянов тоже смотрел на бандита, не отводя глаз. В руке у него была догоревшая спичка. По полу все дальше и дальше растекалась керосиновая лужа.

Горчишник хотел что-то сказать, но то ли не сумел, то ли не нашел слов — все трое вышли из трактира, дверь затворилась.

Владимир поднес правую руку к носу и втянул воздух.

— Надо же! — воскликнул он. — Я себя тоже облил. Еще чуть-чуть, и первым бы вспыхнул я. Ай-яй-яй…

Ульянов подошел к половому, сорвал с его локтя салфетку и тщательно вытер руки, после чего бросил салфетку на стол. Затем подошел ко мне — я все еще сидел в ступорозном состоянии, — бережно подхватил под локоть и заставил подняться.

— Пойдемте, Николай Афанасьевич, — сказал Владимир. — Обед закончился. Как говорят, спасибо этому дому, пойдем к другому.

Он вытащил бумажник, раскрыл его, заглянул внутрь, потом захлопнул и вернул на место. Вынул из бокового кармана несколько монет и бросил на стол.

— Это за обед, — заявил Ульянов, обратив взор на хозяина. — А за лампу господа фартовцы[28]пусть платят. Мне как-то не с руки.

И мы вышли из трактира.

Уже в дверях я обернулся и оглядел пол трактира — мне хотелось понять, куда отлетел нож. Не ровен час, тот же Сенька подберет его, подскочит да и всадит в спину. Странно, однако ножа нигде видно не было. Должно быть, завалился под стол. Ну и шут с ним…

В последний момент, когда я уж совсем собрался последовать за молодым своим спутником, выказавшим недюжинную выдержку и силу духа, глянул я на оконце, прорубленное в стене залы аккурат напротив входной двери. Как раз в это время ситцевая занавеска, прикрывавшая его, отошла из-за сквозняка, и на мгновение явилось мне чье-то лицо — будто кто заглядывал внутрь, рассматривая детали разыгравшейся сцены.

Заметив мой взгляд, неожиданный свидетель мгновенно метнулся в сторону — я даже на секунду подумал, будто никого там и не было, просто тень от ходившей волнами занавески приняла причудливую форму.

А в то же время показалось мне, что лицо это — бывшее ли на самом деле, или привидевшееся — имело черты, смутно мне знакомые.

На улице Владимир внимательно посмотрел в обе стороны. Я тоже оглядел окрестности. Коренник и пристяжные пропали без следа. Я сделал было несколько шагов в направлении угла дома, но остановился. Вряд ли соглядатай, если он там взаправду был, ждал моего появления. Скорее, улизнул — следом за разбойниками.

— Удивительно, однако… — пробормотал молодой человек. — Чтоб вот так, да среди бела дня, не боясь полиции… Странно это, Николай Афанасьевич, честное гимназическое, странно!

— Что ж странного? — спросил я, все еще переживая недавнее происшествие. — Совсем облютели разбойники, возрадовались попустительству властей. Скоро не только грабить, а и убивать будут среди бела дня, вот помяните мое слово…

Мы направились в сторону Саратовской улицы.

— Нет, — задумчиво сказал Владимир, — хоть и небольшой я поклонник властей самарских, но винить их несправедливо. И, хотите верьте, хотите нет, Николай Афанасьевич, а только нынешнее происшествие неспроста. Хотел бы я знать… — Он замолчал, опустил голову.

— Володя, — сказал я нерешительно, — я теперь тоже думаю, что налет этот неспроста. Мне, знаете ли, показалось, что за всеми нашими… точнее, вашими тактическими эволюциями наблюдал некто…

— И я рассказал Ульянову о лице в окне, умолчав лишь о том, что лицо это показалось мне знакомым, — я ведь и сам не был уверен, знакомо оно или нет. Ну а коли не уверен, что ж конфузить других?

— Может быть, может быть… — пробормотал Владимир. — Не исключаю, что кто-то и подослал этих голубчиков. Зачем вот только? Неужто за кошельком? Что-то не верится…

Некоторое время мы шли молча. Я все еще силился прийти в себя, Ульянов — по всей видимости, пытался разрешить эту загадку.

Лишь когда мы удалились от трактира саженей на сто, я глубоко вдохнул и спросил:

— Володя, как же это вы так сподобились, с лампой-то? Я бы ни за что не сообразил. И вообще, по мне, так с бандитами лучше не драться — отдали бы деньги, авось этим все и закончилось бы.

— Ох уж это русское авось! — рассмеялся Ульянов. — Нет уж, Николай Афанасьевич, драться надо! Только с умом.

— Хорош ум, с керосином-то! — воскликнул я. — А если бы и впрямь все занялось, и вы в первую очередь? Но ведь и других опасностей было предостаточно. Например, бандит мог успеть вас пырнуть, не дожидаясь удара по голове. Или, скажем, в лампе могло не оказаться керосина — кто знал, заправленная она стоит или нет?