Задачи из учебника - Марина Елькина

– Неравнодушен, – улыбнулся Алик. – У меня девчонка есть… В Москве…

– И ты хранишь ей верность?

– Стараюсь.

– Жаль. А то Солнышко на тебя глаз положила, вздыхает, сохнет. Но видно, напрасно. – Роман шутливо развел руками и запел какую-то веселую песенку.

Вздохи Солнышка Алик заметил и сам. Другое дело, что на вздохи эти ему было глубоко наплевать. Нет, Солнышко, конечно, хорошая девчонка, веселая, смешливая, большеглазая. Вообще-то ее звали Зиночкой, но она откликалась только на свое ласковое прозвище. Никто толком не знал, откуда это прозвище взялось. То ли от того, что Зиночка всегда и всем лучисто улыбалась, то ли потому, что у нее была круглая мордашка. Но скорее всего из-за цвета волос. Волосы у Зиночки были нежно-рыжие, огромной копной и действительно напоминали то ли гриву львицы, то ли солнышко.

Алик девчонку не обнадеживал – пудрить мозги он не любил и не умел, но после разговора с Романом стал относиться к ней по-братски ласково и внимательно.

Не ускользнула Солнышко и от внимания Татьяны. Ее настойчивое кокетство с Аликом было заметно за версту, об этом знал весь лагерь. Татьяна сделала вид, что ничего не слышит, не видит и вообще ей абсолютно все равно. Но все равно было только перед другими, а вечером, закрывшись в своей воспитательской, она с какой-то отчаянной болью вслушивалась в голоса Алика, Романа и Солнышка, когда они втроем заходили в корпус за вечной копушей Катей. Иногда Татьяна переживала их разговоры молча, иногда тихонько поскуливала, глотая слезы, а иногда верх брал праведный гнев, и тогда, громко хлопнув дверью, она сообщала «молодым бездельникам», что дети уже спят и нечего нарушать режим. «Молодые бездельники» тотчас умолкали и старались ретироваться побыстрее.

Нервы Татьяны были на пределе. Из-за всего: из-за Алика, из-за Солнышка, из-за Кати, из-за дурацкой работы, которая заключалась в исполнении роли цербера и в соблюдении всех «общественно полезных» правил. Она с каждым днем все больше и больше жалела о своем бегстве в этот проклятый лагерь и все чаще и чаще думала о том, что с нее достаточно одной смены. На вторую ее просто не хватит.

В конце июля вернулся с вахты Игорь, и Татьяна вечером пошла в здание администрации, где был телефон. Она так хотела, чтобы Игорь сказал: «Приезжай, мне без тебя скучно. Мне нужна твоя помощь». Да что угодно, лишь бы у нее появилась еще одна причина прервать контракт и уехать домой. Но разговор получился совсем другим.

– Как дела? – весело поинтересовался Игорь. – Как твои пионеры?

– Нормально. Ты очень устал?

– Как собака! Я тебе так завидую, Танька!

– Почему?

– У тебя два месяца отдыха! На берегу озера! С детьми! Зря ты все-таки не взяла с собой Женьку!

Какой уж тут отдых!

– Женьке лучше в деревне, – сказала она. – Там бабушка и дедушка, а здесь ей было бы неинтересно… Я соскучилась, Игорь, – с отчаянием произнесла она, чтобы натолкнуть его на правильные мысли.

– Я тоже соскучился, – с готовностью ответил Игорь и тут же добавил: – Но я готов потерпеть, лишь бы ты отдохнула как следует.

– Отдыхаю, – вздохнула Татьяна. – Ну ладно, пока, целую…

Татьяна возвращалась к корпусу злая и какая-то уставшая.

– Алечка, приходи побыстрее! – услышала она в темноте голос Солнышка.

– Я только захвачу полотенце, – весело откликнулся Алик и побежал Татьяне навстречу.

Когда он заметил ее и остановился, сделать вид, что идешь в другую сторону, было уже невозможно. Они медленно и как-то обреченно приблизились друг к другу.

– Добрый вечер, – поздоровался Алик.

– Добрый вечер. – Татьяна скользнула по нему взглядом и не выдержала: – Ну, что же ты не бежишь? Тебя же просили побыстрее!

Она выплескивала на него все свое бешенство, всю свою злость и уже чувствовала, что не может остановиться. Алик не ожидал от нее такого яростного нападения, удивленно замолчал, но потом насмешливо-спокойно ответил:

– Побегу. Меня же не связывают ни с кем крепкие семейные узы. В отличие от вас.

Его слова были как пощечина. В памяти Татьяны мгновенно прокрутился недавний разговор с Игорем.

– С некоторых пор у тебя испортился вкус, – в отместку на его слова заметила она и постаралась уколоть побольнее: – Никогда бы не подумала, что ты можешь влюбиться в эту рыжую дуру!

Алик хотел было рассмеяться, но сдержался и ответил:

– Ну зачем же оскорблять человека? Зиночка вовсе не дура.

– Ах, Зиночка! – вспыхнула Татьяна. – Значит, я не ошиблась – это твоя новая пассия.

– А вы что-то имеете против, Татьяна Евгеньевна? – невозмутимо поинтересовался Алик.

– Ничего! – отрезала Татьяна.

– Тогда всего хорошего. Извините, но я тороплюсь, меня ждут.

Алик аккуратно обошел ее и поспешил за полотенцем. Татьяна, ошеломленная разговором и невозмутимостью Алика, еще немного постояла в надежде на его возвращение и тихо двинулась к своему корпусу.

После этой стычки дни снова потянулись размеренно и неторопливо. Казалось бы, и некогда было думать о каком-то никчемном разговоре – приближался конец смены, но раздумья не покидали Татьяну днем и ночью, она перемалывала все снова и снова, в сотый, в тысячный, в миллионный раз. Она сердилась на себя, старалась отвлекаться, побольше заниматься работой, но в любую свободную минуту вспоминала: «А вы что-то имеете против, Татьяна Евгеньевна?» – «Ничего». – «Ну, тогда всего хорошего. Извините, но я тороплюсь, меня ждут». И его быстрые, удаляющиеся шаги.

Она почему-то думала, что он вернется или хотя бы оглянется на нее, но он не оглянулся. Это не просто задело, это вызвало вспышку горечи, ревности, ненависти. Татьяна даже толком не могла объяснить своего душевного состояния в те минуты и последующие дни.

Это ненависть. Так и должно быть. После любви и расставания неизбежна ненависть.

Какая ненависть? Зачем же ненавидеть и ждать, что он обернется? Это ревность, и ничего более. Самая банальная ревность к рыжей девчонке Солнышку.

Да! Да, обидно, что вмешалась эта девчонка. Что бы он ни говорил, как бы ни защищал ее, а Солнышко – круглая дура. И променять ее на Солнышко! О каком вкусе может идти речь? Даже обижаться смешно! Не то что ревновать!

Может, и смешно. Может, этот роман с Солнышком – ей назло, из мести, но разве это меняет дело? Не Солнышко, так другая, интереснее и лучше.

Так ведь этого и добивалась!

Не этого! Господи, не этого! Пусть где-нибудь там, далеко, в Москве! Не на глазах же!

Но факты говорили сами за себя. При каждом удобном и неудобном случае, при каждой встрече с ним, при каждом разговоре она натыкалась на непробиваемую стену равнодушия. И это равнодушие было страшнее всего на свете. Это равнодушие неизменно окунало ее в бездну растерянности и доводило до крайнего отчаяния.