Что оставит нам Путин: 4 сценария для России - Татьяна Чеснокова

Увы, таких людей, мастеров обыденного, но очень нужного дела, уважающих свой труд и самих себя, в России становится все меньше. У нас много крикунов, дебоширов, фанатиков, ну и «креативного класса» – специалистов по рекламным слоганам и одежде для собачек… Эти люди тоже нужны. Но базовый скрепляющий слой общества – это так называемые рядовые работники. Без изменения отношения к обычному повседневному труду и людям, которые делают необходимую повседневную работу, общество не может ни быть стабильным, ни развиваться.

В конце 1980-х многим казалось, что Россия вот-вот превратится в процветающую европейскую страну – с демократией, свободным рынком, развитым законодательством. Высокий уровень образования народа давал надежду, что жить у нас будет не хуже, чем на Западе. Однако вместо этого в 90-х начался разгул криминала, агрессии и жлобства, падение культуры. «Как в Европе» – не получилось.

Немало было дискуссий о том, что же пошло не так. Одни говорили, что «европейские ценности» насаждались без должного рвения, другие – что они бы у нас в любом случае не прижились.

Экономисты придерживаются скорее первой версии, культурологи и психологи – второй. Не так давно на эту тему высказался Андрей Кончаловский: по его мнению, то, что мы имеем в сегодняшней России, – яркий пример непонимания самих себя, неумения извлекать выгоды из своего культурного кода.

Между тем, этот код уже неплохо изучен. Есть популярная на Западе теория британца Джеффри Горера, согласно которой русские являются носителями маниакально-депрессивной акцентуации, определяющей как особенности характера среднестатистического россиянина на личностном уровне, так и специфику общественной жизни. Есть хорошо известная и многими принятая теория Ксении Касьяновой (псевдоним культуролога и социолога Валентины Чесноковой), согласно которой наш характер – скорее эпилептоидный, напряженно-авторитарный.

Эти и ряд других научных работ позволили выделить основные черты «русского типа» – правда, в рамках двух разных подходов.

Национал-патриоты, государственники, почвенники (кому как нравится) сосредоточились на описании позитивных национальных черт. Получился портрет человека доброго и открытого; радушного и гостеприимного; терпеливого и упорного; готового к самопожертвованию ради высоких целей и Родины; мастеровитого и креативного; коллективиста, стремящегося поддержать слабых. При этом есть у него и слабости – вроде ленности, склонности полагаться на авось и бесшабашности.

Либералы-западники описывают «типичного русского» как человека ленивого и безвольного; склонного подчиняться любой власти и приспосабливаться к обстоятельствам, а не менять их; при этом лицемерного и лукавого, да к тому же уверенного в своей исключительности и нетерпимого к другим. Позитивным чертам здесь места, как правило, не находится.

Наличие этих двух полюсов само по себе является отражением одной из неотъемлемых черт «русского характера» – склонности к крайностям. Обе группы во всей полноте проявили национальный менталитет, сосредоточившись либо на позитивном, либо на негативном. При этом следует подчеркнуть, что характеристика всегда дается в рамках культурного сопоставления с европейцами. Возможно, если бы за «стандарт» были взяты китайцы, индийцы или африканцы, мы получили бы противоположный набор как положительных, так и отрицательных черт. Но такой традиции и опыта пока нет – как, впрочем, и особого интереса к тому, как нас воспринимают в Китае, Индии или Африке.

А раз так, то попробуем обобщить, что же отличает русских (или, в более широком смысле, россиян) от европейцев.

Неравномерность деятельности, взрывная, а не распределенная энергия. Нежелание и неумение работать четко и плавно, склонность к порывам и штурмам, сменяющимся сонным затишьем. В периоды активности – готовность проявлять чудеса работоспособности и самопожертвования, а в периоды апатии – долготерпение, покорность и нетребовательность.

Дефицит самоорганизации. Анархическое понимание свободы как воли, отчужденность свободы от ответственности, отсутствие привычки выстраивать внутренние рамки, ориентированность на заданные извне границы. Отсюда следуют склонность к патернализму, подчинение власти, что бы она ни делала, и даже восприятие власти как некого сакрального высшего начала. А также – короткий горизонт планирования и нежелание нести ответственность за результаты своих решений и действий.

Тяга к крайностям как в оценках, так и в действиях. Отсутствие «объемного» видения мира, с учетом и позитивных, и негативных аспектов. От любви до ненависти – один шаг. Вчера был герой, сегодня – мерзавец (или наоборот). По-видимому, это связано с меньшей, чем у европейцев, когнитивной сложностью. Она определяется по количеству независимых оснований, которые учитываются при оценке того или иного явления или человека. Классический пример: трое детей говорят, что снежная королева – злая и жестокая, а четвертый говорит – злая, жестокая, но красивая. У четвертого ребенка когнитивная сложность выше.

Доминирование эмоциональности, интуиции, порыва. Решения принимаются на уровне бессознательного, без рационального анализа. Одновременно это связано и с дефицитом самоорганизации: решение принимает не сам человек, а как бы некие скрытые силы. Сегодня уже известно, что за спонтанные и рациональные решения отвечают разные системы мозга. Эмоциональная жизнь в России вообще насыщеннее европейской – недаром многие русские, живущие в Европе, говорят, что их «эмоциональные мускулы» ослабевают.

Тесная связь личности с социумом, группой. Зависимость от коллектива, стремление быть как все, «одним из», не высовываться, не демонстрировать свою особость. Потребность в поддержке окружения, плотном эмоциональном контакте. Ориентация на полускрытые коллективные нормы, существующие «по умолчанию». Групповая, клановая принадлежность откровенно доминирует над универсальными общественными функциями – профессиональными, ролевыми и прочими. «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Именно здесь следует искать корни коррупции и протекционизма. Это плохо с точки зрения универсалистского общества, но совершенно нормально с точки зрения кланового. В нем все эти явления интерпретируются иначе – как дружеская поддержка, взаимопомощь и взаимовыручка «своих».

Нехватка внутреннего деятельностного начала. Для того, чтобы начать что-то делать, нужен импульс извне, а дальше – постоянная внешняя подпитка. Эта особенность ярко проявляется в образе Обломова. Надо раскачаться, втянуться, привыкнуть. Преодолеть инерцию покоя сложно, остановиться потом – тоже. «Русские долго запрягают, но быстро ездят». Точнее было бы: «Русские долго запрягают, быстро ездят и медленно останавливаются». В дополнение – основательность, неторопливость мышления. Динамизм, лабильность – это не про нас. «Русский мужик задним умом крепок».

Тяга к экзистенциальному, высоким истинам, эсхатологической картине мира, видению жизни как арены борьбы добра и зла. Готовность к самопожертвованию во имя идеалов, Родины, счастливого будущего. Вера в мессианское предназначение России. Человек такого склада не очень-то умеет наслаждаться простыми сиюминутными радостями и склонен скорее к трагическому, чем к жизнерадостному состоянию. Пожалуй, можно говорить об определенном мазохизме. Увлечение возвышенным сочетается с невысокой бытовой культурой и, будем честными, грубостью нравов.