Ликвидатор - Виталий Гладкий

Но про моего "кореша" Муху ладно, его жизнь лично мне до лампочки.

А вот то, что на меня устроили облаву, это очень неприятно. Мне уже осточертело после или во время каждой второй операции ужом виться, чтобы уберечь заднее место от своих же дерьмохлебателей, с испугу старающихся замести следы "борзых" любыми способами. Это чтобы, упаси Бог, никто даже не мог подумать, что у нашей мертворожденной демократии имеют место случаи несанкционированной ООН охоты на людей…

Я был зол, как исчадие ада.

Встреча с городом для меня оказалась как удар молотка по хрустальному шару. И этим шаром была моя голова.

Столица Непала являла собой совершенно невероятную смесь орущих, галдящих, куда-то бегущих, чудовищно пестро одетых в шелка и лохмотья, вонючих и благоухающих человеческих индивидуумов непонятно каких рас, национальностей и вероисповеданий, запрудивших узкие улочки, вымощенные брусчаткой площади, подозрительные тупики, захламленные черт знает чем дворы, какие-то ненормальные общипанные скверы и даже ступени храмов.

Меня едва не затоптали, и я, оглохший, ослепший, потерявший ориентацию, почти на карачках вылез из толпы и забился в первый попавшийся угол.

Мимо меня лился нескончаемый поток двухколесных повозок, запряженных ослами и мулами, машин всевозможных моделей, расцветок и уровней дряхлости, велосипедов и мотоуродов, склепанных местными умельцами из найденных на свалке частей комбайнов, молотилок, мотоциклов и автобусов.

Все это вавилонское столповерчение рычало, визжало, скрипело, чихало и плевалось искрами и дымом из выхлопных труб.

Безумным взглядом я провожал крестьянские арбы со связками сахарного тростника, архаическими островками плывущие в середине цивилизованного потока; грузовики для перевозки скота, в кузовах которых толклись предназначенные к закланию на бойне несчастные овцы и козы; тележки, трехколесные велосипеды рикш, тачки, платформы с кулями риса…

Мне казалось, что я сошел с ума; хотелось по-обезьяньи забраться по стене дома наверх и бежать по крышам, не спускаясь на землю, до самых горных вершин, сверкающих немыслимо чистой белизной.

Мой столбняк продолжался не менее часа. Автобус, подобравший меня на горной дороге и доставивший в Катманду, давно затерялся среди себе подобных ископаемых тарантасов, выпущенных на дороги в начале века и законсервированных талантливыми непальскими умельцами еще как минимум до конца нынешнего столетия.

Наверное, немолодой водитель-гуркх, которому в оплату за проезд я дал драгоценный камень (мешочек с ними хранился у меня за пазухой – прощальный подарок Юнь Чуня), теперь мчал на предельной скорости куда подальше от меня: стоимость моего "проездного билета" по европейским меркам была не меньше цены самого автобуса, и бородатый лихач, едва не доставивший немногочисленных пассажиров на дно глубокой пропасти, теперь спасал свое нежданное сокровище, боясь, что я передумаю и потребую камень обратно.

Я настолько отвык от городского шума, что голова просто шла кругом. Все мои реакции на внешние раздражители, терпеливо оттачиваемые под руководством отшельника и бывшие моими друзьями и помощниками в горах, сейчас стали истязателями и палачами.

Еще совсем недавно я слышал, как стучит сердце у какой-нибудь зверюшки где-то в кустах на расстоянии десяти метров, а теперь мои перепонки кромсали едва не с кровью, по живому, пронзительные автомобильные клаксоны, вопли юродствующих зазывал, рев современных музыкальных чудовищ, вой перегретых моторов на подъемах…

Легкие, привыкшие к чистому горному воздуху, отказывались всасывать городской смог, и я, чтобы не потерять сознание от удушья, дышал часто и не полной грудью, словно выброшенная на берег рыба. Отвратительные запахи человеческого пота, животных испражнений, горячего бараньего жира и мясных лавок терзали обоняние, как кровожадные рыбы-пираньи.

Я был смят, раздавлен, ошеломлен и напуган.

Однако так долго продолжаться не могло. На меня уже начали обращать внимание ротозеи, что вполне объяснимо, и даже полицейский, почему-то в тюрбане, но в щегольской форменной рубахе песочного цвета, пропотевшей насквозь, стал ходить мимо меня, как кот, играющий с глупой мышью: не глядя, мелкими шажками вразвалочку, небрежно помахивая резиновой дубинкой.

Чтобы дальше не искушать судьбу, я вылез из угла и, прижимаясь поближе к стенам домов, пошел к центру, стараясь сжать волю в кулак и не давать разгуляться своим чувствам. Получилось. И уже на подходе к торговым рядам я постепенно начал осваиваться в чуждой мне обстановке.

Ближе к центру стали попадаться люди побогаче, многие в европейской одежде, а также туристы, галдящие, словно дикие гуси, собирающиеся в стаи для перелета в теплые края.

Здесь я не только привлекал внимание праздношатающихся, но и стал объектом средоточия эмоций: молодые девушки от меня шарахались, повизгивая от любопытства и боязни, люди постарше хмурились и сокрушенно качали головами, кто-то из местных нуворишей, похоже, человек с широкой душой, даже попытался всучить мне милостыню, несколько бумажных рупий, а путешествующие бездельники с белой кожей на всех земных языках предлагали – не бесплатно! – сфотографироваться на память.

Я догадывался, что мой внешний вид, скажем так, несколько необычен.

Но когда его отразила зеркальная витрина ювелирного магазина, я сам едва не шарахнулся в сторону от изумления.

На голове у меня красовался немыслимый самодельный колпак с завязками, длинные волосы закрывали плечи, а загорелое до черноты лицо обрамляла косматая бородища СоловьяРазбойника. Поверх узорчатых шальвар была наброшена прямо на голое тело ветхая накидка с бахромой, на шее висел, наподобие талисмана, кошель-кисет с драгоценными камнями, а босые ноги были обуты в деревянные башмаки; в таких хаживал Али-Баба до того, как разбогател…

Лавку Бхагат Синга, рекомендованную учителем, я нашел только с третьего захода: почти все, у кого я спрашивал о ее месторасположении, смотрели на меня как на безумца и торопились побыстрее убраться подальше.

Лишь трое из прохожих указали направление: очень важный господин с брюхом пудов на пять – он только небрежно ткнул в сторону одной улицы и пробормотал на непальском: "Там, за углом…"; конечно же за углом было совсем не то, что мне нужно; попрошайка с крысиной мордочкой – узнав, что я беднее, чем он, нагло хихикнул и потянул за собой; но когда проворные руки пакостника после тщательного обследования одежды доверчивого попутчика подтвердили его нищету, он злобно выругался и исчез в какой-то подворотне; и лишь угрюмый малый разбойного вида, у которого под одеждой явно угадывался кривой индийский кинжал, без лишних слов нарисовал пальцем на песке примитивную, но точную схему, ткнул в нее пальцем и был таков.

Как раз он и оказался моей палочкой-выручалочкой.

Самое смешное – я раза два проходил мимо лавки Бхагат Синга, но даже не мог подумать, что она прячется позади супермаркета, в проходном дворе.