Огненные времена - Джинн Калогридис

Нам пришлось бы весь обратный путь проделать пешком, если бы не вмешалась богиня. Матушка встретила одного из слуг, работавших в поместье сеньора, который признал в нас жену и дочь Пьера де Кавакюля и разрешил нам сесть сзади на его телегу, в которой он вез продукты для поместья. Путь в несколько миль от господского замка до нашей деревни мы проделали пешком. К тому времени, как мы пришли домой, солнце уже село, а папа заканчивал свой скромный ужин, приготовленный Нони, которая казалась полностью здоровой.

Матушка поведала им страшную историю о жутких родах и чуме, о черной коже и гноящихся волдырях. Отец выслушал ее с мрачным видом и сказал, что один из крестьян, работавших на землях сеньора, сообщил, что заболел сам господин, недавно посетивший авиньонских прелатов. Теперь все боялись, что чума пришла и в поместье, а это означало, что скоро она доберется и до нашей деревни.

Нони не проронила ни слова. Но когда мы покончили с ужином и отправились спать, она зажгла масляную лампу и сшила четыре маленьких полотняных мешочка, которые набила смесью разных трав и снабдила шнурками, с помощью которых мешочки можно было бы носить на шее как амулеты. Я лежала рядом с мамой и сквозь дремоту из-под полуприкрытых ресниц наблюдала, как ворожит бабушка.

Когда ровное посапывание матушки и храп отца убедили ее в том, что они заснули, она подошла к открытому окну и высунула мешочки с травами наружу, словно предлагая их луне. Она молчала, держа мешочки-амулеты на вытянутых руках, и вдруг я увидела, что ее руки начали светиться целительным золотистым светом, который с каждой секундой становился все ярче и ярче.

Потом она начала бормотать молитву на своем родном языке. В то время я знала лишь несколько слов по-итальянски, поэтому не могу в точности воспроизвести ее речь, но там была фраза, которую я знала хорошо: «Бона дэа, Диана, бона дэа…»

Она шептала это имя так же ласково, как любовник произносит имя возлюбленной, и в ее устах оно звучало так красиво, как никакой другой звук на свете. С каждым ее словом тучи все больше рассеивались, лунный свет все больше заливал и комнату, и мешочки с травами. Она медленно пела: «Диана… Диана…» – и с этими словами золотистое свечение словно стекало с рук Нони и проникало в мешочки, смешиваясь с лунным светом, пока наконец каждый амулет не приобрел собственное золотистое свечение. От этой красоты я даже ахнула. Думаю, Нони услышала меня, потому что с понимающим видом улыбнулась луне. Потом она разбудила меня, матушку и отца и быстро надела на нас, полусонных, эти амулеты.

– Лекарство, – сказала она. – Защита от чумы.

Но я знала, что это нечто гораздо большее. Даже матушка приняла амулет с радостью. Очевидно, жутких впечатлений этого дня было достаточно для того, чтобы усыпить ее подозрительность.

В темноте я видела, как амулет светится золотистым светом между моих девичьих грудей. В ту ночь я спала спокойно, чувствуя себя защищенной, чувствуя себя в полной безопасности, которую давало мне теплое сияние любви Нони и любви Дианы.

Через несколько дней отец был вызван в поместье для работы на землях сеньора, потому что те люди, что обычно обрабатывали господские земли, все заболели. Отец сердито заворчал, потому что его собственное поле требовало ухода, но он был должен сеньору несколько дней работы и не мог отказаться. Поэтому он оставил свое поле и отправился в поместье вместе с интендантом, который приходил за ним.

В тот же день к нам в дверь кто-то постучал. Матушка в это время ушла за водой, я вычищала очаг, а бабушка сушила недавно собранные ею в ожидании вспышки чумы травы. Услышав стук, я отставила в сторону веник и поспешила к двери, верхняя часть которой была открыта.

За дверью стоял коренастый мужчина средних лет, богато одетый в короткую вышитую рубаху с широкими рукавами, желтые панталоны, красные бархатные туфли и желтую шляпу с плюмажем. Но лицо его не слишком сочеталось с элегантной одеждой: оно было широкое, с мясистыми носом и губами и маленькими, глубоко посаженными глазами. За его спиной, привязанный к цветущему кусту сирени, стоял, тяжело дыша, красивый вороной конь.

По морщинам на лбу мужчины и по тому, как он нетерпеливо переступал с ноги на ногу, было видно, что он крайне встревожен.

– Знахарка! – почти закричал он, не высокомерно, а с неподдельным отчаянием в голосе. – Здесь живет знахарка?

– Да, монсеньор, – сказала я, изобразив нечто вроде реверанса, и открыла щеколду, собираясь впустить его внутрь.

Но тут бабушка подскочила ко мне и с невиданной силой схватила меня за плечо.

– Нет, – прошептала она мне на ухо. – Я поговорю с ним снаружи. Оставайся здесь.

Я послушалась, а Нони вышла за порог.

– Я та, кого вы ищете, – произнесла она тоном, в котором слышались и любезность, и подозрительность. – Чем могу служить вам, монсеньор?

Лицо мужчины исказилось. Он поднес огромные бледные руки к глазам и заплакал. У меня по спине пробежал холодок: я поняла, почему он пришел и почему бабушка отказалась принять его в доме. Во все глаза я глядела на Нони, и мне казалось, что я вижу, даже при свете белого дня, мягкое золотистое свечение, исходящее от сердца Нони, оттуда, где висел у нее под одеждой ее амулет.

Сотрясаясь в рыданиях, мужчина не мог произнести ни слова. Тогда бабушка мягко спросила:

– Из Марселя пришла чума, да? Почернела кожа? Появились гнойные нарывы?

Он кивнул и с трудом произнес несколько слов, перемежавшихся стонами и рыданиями. Он был богатым адвокатом, его жена и трое детей заболели, а слуги либо заболели, либо разбежались.

– Но почему вы не обратились к лекарю? – спросила Нони.

В Тулузе было шесть лекарей, один из которых обладал исключительным правом обслуживать сеньора и его семью, а пятеро остальных предлагали свои услуги богатым гражданам города. То, что этот адвокат обратился за помощью к деревенской повитухе, не могло быть ничем иным, кроме как жестом крайнего отчаяния.

– Те из врачей, кто не бежал или не заболел сам, заняты с другими больными. Прошу вас… Я богат! Я заплачу вам. Заплачу столько, сколько хотите…

Секунду бабушка обдумывала эти слова, хотя ее решимость не была поколеблена.

– Я дам вам лекарства. Но пойти с вами в город я не могу.

– Да, да! Хорошо! – согласился этот человек. – Только скорее! Боюсь, они умрут прежде, чем я успею вернуться.

– Подождите здесь, – приказала Нони.

Она вернулась в дом и собрала для него трав. Я стояла у дверей и молча, с тревогой наблюдала за ней. Она дала ему траву, отвар которой помогал от лихорадки, а также желтый, пахнущий серой порошок для лечения гнойных нарывов. Все это она положила в маленькие полотняные мешочки, вернулась к мужчине и объяснила, как использовать эти травы.

Он выслушал ее с жадным нетерпением, а потом сказал:

– Но, мадам, нет ли у вас еще каких-нибудь волшебных, магических средств? Мне надо спасти свою семью!