Хлеб с порохом - Борис Цеханович

Подошли замполит батальона и солдат. Коротко посовещавшись, мы скорым шагом двинулись к трупам боевиков, которые виднелись вдали. Сорокин с солдатом пошли к дальним, а я подошел к последним убитым чеченцам. «Ловкий», как я его окрестил, боевик лежал лицом вниз. Одежда на спине была изодрана попавшими в него пулями, но крови было мало. Автомат валялся рядом, и, что меня обрадовало, был он калибра 5.45. У меня сержант Кабаков где-то потерял магазины к автомату, штык-нож вместе с ремнем, и теперь боеприпасы он носил в карманах, от чего штаны его были вечно спущены и ширинка моталась в районе коленок. Боевика я переворачивать не стал, а лишь приподнял его с одного бока и вытащил из-под него портупею со штык-ножом и подсумок с магазинами. Повесив все это через плечо, пошел осматривать второго боевика – «труса». Это был молодой парень, с едва пробивавшимися усиками на верхней губе. Несмотря на то что он был одет в новенькое обмундирование, в нем не было того «армейского шика», с которым носят форму отслужившие в армии. Парень лежал на спине, раскинув руки в стороны, правая сторона лица была запачкана уже подсохшей кровью. Брать у него было нечего, его автомат меня не интересовал, да и был он калибром 7.62.

Со стороны ушедших вперед послышалась стрельба из автоматов. Приподнявшись, я увидел, что солдат и Витька поднимали оружие боевиков и стреляли из него по зеленке; когда закончились патроны, они подняли гранатомет и стали стрелять из него по очереди, запуская гранаты под таким углом, чтобы они рвались над зеленкой, засыпая кустарник осколками. Пока мои коллеги баловались стрельбой из автомата – зеленка молчала, но когда над ней рванули три разрыва, и, наверно, удачно, зеленка ожила. Боевики открыли интенсивный огонь, и теперь они били с расстояния в сто пятьдесят метров, сразу же поставив Сорокина и солдата в тяжелое положение. Они залегли и открыли ответный огонь. Открыл огонь и я, но мой АКСУ был слабенькой подмогой. Пошел огонь, и достаточно мощный, с обрыва. Я схватил автомат убитого, выдернул из его подсумка все магазины и рванул к залегшим товарищам, но те, пригнувшись, уже сами, под прикрытием огня с обрыва, бежали мне навстречу. Когда они поравнялись со мной, я присел на колено и длинными очередями стал полосовать по зеленке на той стороне реки. Выпустив все патроны, я снял ствольную коробку, выдернул затворную раму и разбросал в разные стороны части автомата, затем, низко пригнувшись, ринулся в сторону обрыва. Навстречу мне ударили два автомата – это теперь Витька и солдат присели и прикрывали мой отход. Несмотря на сильный огонь, я по пути к обрыву не забыл про новенькую камуфлированную куртку убитого боевика. И когда я ее схватил, с обрыва сквозь огонь донесся далекий крик Будулаева:

– Боря, куртка моя – это мой трофей.

Несмотря на то что мы находились в незавидном положении, я рассмеялся на ходу. Наша российская армия еще носила песочную «афганку», а все боевики носили камуфляж. И такая новенькая курточка, которую я сейчас нес в руках, была мечтой каждого российского военного.

Прикрывая друг друга огнем, мы добрались до лестницы. Духов не было видно, да они бы и не сунулись в погоню за нами; мотострелки с обрыва надежно прикрывали нас. Самое трудное сейчас было подняться по лестнице. Пули с тупым звуком впивались в землю и в стену обрыва, осыпая нас комочками земли. Самое хреновое было в том, что несколько пуль попало в перекладины лестницы на середине высоты, и в разные стороны полетело несколько крупных щепок, что значительно ослабило крепость деревянного сооружения. Мы топтались около кучи убитых боевиков и понимали, что если лестница не выдержит и сломается, то мы упадем с большой высоты прямо на трупы, и еще неизвестно, останемся ли невредимыми после падения. Первым полез замполит, и через пару минут он благополучно добрался до своих. Но он был полегче, я и солдат – крупнее и намного тяжелее.

– Давай, боец, вперед! – Я подтолкнул солдата к лестнице. Он закинул автомат за спину и с обреченной решимостью начал карабкаться по лестнице. Присев у кучи убитых боевиков, я настороженно оглядел окрестности, готовый каждую секунду открыть огонь при появлении боевиков, но боевиков видно не было, хотя огонь только усилился. Подняв голову, увидел, что солдат также благополучно добрался до верха обрыва. Теперь настала моя очередь. Я стал медленно подниматься по лестнице. Когда я спускался с обрыва по лестнице и наблюдал за подъемом замполита, мне казалось, что это достаточно легко. Однако это было не так: лестница под тяжестью моего тела опасно раскачивалась и трещала, но пока держала. Подниматься мешала и курточка, зажатая под мышкой, мне приходилось лишь ограниченно использовать левую руку, чтобы нечаянно не выронить свою ношу.

– Боря, бросай ее. На хрен она мне нужна, – послышался крик сверху.

Я поднял глаза и увидел командира первого батальона. Он напряженно смотрел на меня. Внезапно около его головы в стенку обрыва впились несколько пуль, и офицер тотчас пропал из виду. Послышалась команда Будулаева, и стрельба с обрыва усилилась. Я преодолел более половины пути, когда несколько пуль попали в перекладину рядом с моей рукой и раздробили дерево; невольно я отпрянул и на какое-то мгновение оторвал свободную руку от перекладины. Мгновенно потерял равновесие и стал валиться вниз. Судорожно дернувшись, я попытался снова ухватиться за перекладину, но лишь царапнул ее пальцами, сломав ноготь на одном из них. Теряя надежду, но все еще ощущая перекладину под ногами, я предпринял последнюю попытку зацепиться за лестницу. Резко согнувшись и выбросив повторно руку вперед, уже в падении, я надежно зацепился за ступеньку и прижался к дереву. Сердце бешено колотилось в груди, и я боялся, как бы меня прямо здесь, на лестнице, не настиг сердечный приступ. Но через минуту нормальное дыхание восстановилось, биение сердца пришло в норму. Лестница держала меня, и хотя пули продолжали впиваться в землю вокруг меня, движение вверх можно было продолжать. Оставшуюся часть пути я проделал быстро, не обращая внимания ни на опасный треск лестницы, ни на огонь боевиков. Оказавшись в окопе, я быстро сдернул автомат из-за спины и со злостью выпустил пару магазинов в зеленку. Убедившись, что им не удалось никого убить, боевики быстро прекратили огонь. Мы тоже перестали стрелять и стали возбужденно обмениваться впечатлениями.

Будулаев нагнулся, поднял со дна окопа брошенную куртку и довольно произнес:

– Ну, теперь у меня будет камуфляж. Боря, смотри, какая ткань крепкая. – Виталя крутил в руках куртку, щупал ткань, которая действительно была хорошая.

– Витя, погоди. Давай пошарим по карманам… Интересно ведь, чем живут духи.

Я взял куртку и стал методично обшаривать одежду, но добыча была небогатая. Из кармана на рукаве я достал белое и чистое полотнище, которое заменяло бинт. Тут же лежал одноразовый шприц в полиэтилене и какие-то таблетки, которые не были похожи на наркотики. И больше ничего. Впервые у меня шевельнулось чувство жалости к убитому крестьянскому парню, которому задурили голову, одели, обули. Дали в руки автомат, назвали ополченцем и оставили умирать на обрыве.

Возбуждение от боя постепенно спадало. Солдаты стали заниматься своими делами, продолжая обустраиваться на позициях. Будулаев с замполитом ушли на правый фланг батальона, а я, понаблюдав за боевиками, стал бродить по обрыву, поручив Ермакову следить за противником. Алушаев короткими очередями пристреливал из КПВТ дорогу от Новых Атагов к перекрестку, но дальность была большая даже для крупнокалиберного пулемета. Пули, потеряв энергию полета, падали на дорогу, разрывные срабатывали, подымая фонтанчики пыли, а трассирующие еще отскакивали от земли и падали уже в ста метрах дальше, другие просто втыкались в землю и, пока не сгорал до конца трассер, красными огоньками мерцали на земле.