Кропоткин - Вячеслав Маркин

Несмотря на то, что Петру, когда он оказался в Сибири, шел всего лишь двадцатый год, он был хорошо осведомлен о том, что происходило в России после «объявления воли». Распространялись слухи, кое о чем сообщали газеты. Например, о том, что около пятисот рабочих забастовали на чугунолитейном заводе в городе Лысьва Пермской губернии. Бывшие крестьяне требовали повышения оплаты труда. Острее всех на события, почувствовав готовность властей отступить, откликнулись образованные люди, те, кто читал, несмотря на запрет, подпольный «Колокол». Прежде всего это были студенты. После того как по «высочайшему решению» закрылись на восемь месяцев университеты в Москве и Петербурге, студенты, не допускавшиеся в оцепленные полицией университетские здания, выражали свой протест на улицах, расклеивая прокламации. Их арестовывали и многих отправляли в административном порядке, без суда, в Сибирь. В это время из Лондона прозвучал призыв Герцена, обращенный к лишенным права учиться студентам: «В народ!» В распространявшейся нелегально листовке В. В. Берви-Флеровского[28] говорилось: «Идите в народ и говорите ему всю правду до последнего слова и как человек должен жить по закону природы».

«Колокол» призвал всех мыслящих, активных людей России заняться просвещением народа, живя среди него, проникнувшись его нуждами и потребностями, испытывая вместе с ним его страдания, пробуждая в нем надежду на возможность изменить положение путем борьбы. Так начался массовый исход интеллигентной молодежи в русские деревни. Юноши и девушки устраивались работать учителями в сельские школы, врачами, фельдшерами, сиделками в больницы, работали на строительстве крестьянских изб, на сенокосе, на заготовке дров. Обучая неграмотных крестьян письму и чтению, они несли с собой знание о мире и пытались пошатнуть глубоко укоренившуюся в народе веру в Богом выбранного царя, пробудить в темных, забитых, отчаявшихся людях стремление к переменам.

На протяжении нескольких лет продолжалось «хождение в народ», но постепенно оно заглохло, и не из-за преследования жандармами (хотя и это было), а просто потому, что оказалось недостаточно эффективным — тот самый народ, на который возлагалось столько надежд, в общем-то не понял и не принял юных пропагандистов, оставшись со своими бедами и верой в царя-батюшку («а как же без царя-то?»). И у особенно нетерпеливых возникала мысль, что лишь физическое устранение «священной особы», «помазанника божьего» раскроет людям глаза.

Через пять лет после «выхода на Амур» в судьбе Петра Кропоткина произошел новый решительный поворот. Он навсегда расстался с военной службой, уволившись в отставку и покинув Сибирь. Во многом это был уже другой человек. Он признан научным сообществом как ученый, совершивший важнейшие открытия в Сибири и на Дальнем Востоке. Вопреки своим сомнениям и пессимистическим прогнозам брата Александра ему удалось сделать что-то стоящее в естественных науках.

В Сибири он распростился с иллюзиями насчет возможности преобразования общественной жизни с помощью реформ, и постепенно в нем зрело сознание необходимости коренного изменения общественных отношений. Шло формирование революционного мировоззрения, чему способствовали знакомство с исторической и социальной литературой, с книгами Прудона, Кинэ, Бокля[29], встречи с декабристами и революционерами-разночинцами, отбывавшими ссылку в Сибири, постоянное общение с простым народом: казаками, крестьянами-переселенцами, мастеровыми, каторжными и ссыльными, с людьми, наказанными царизмом, насильственно устраненными (часто — навсегда) из общественной жизни.

На восточной окраине империи он стал первооткрывателем новых земель. Но в его активе были не только 70 тысяч верст преодоленного пространства, но еще и комплекс идей и фактов, которые изменили ряд устоявшихся в науке представлений и стали существенным вкладом в науку 1860-х годов. «То было время всеобщего научного возрождения. Непреодолимый поток мчал всех к естественным наукам», — писал Кропоткин. Этот поток увлек и его — и вынес весной 1867 года к берегам Невы, в главный научный центр России. Он оказался поначалу сильнее другого влечения — к активной общественной деятельности.

За два года до этого ученый мир отметил 300-летие Галилея. Как бы приуроченным к этому великому юбилею оказалось по-галилеевски великое открытие Джеймсом Кларком Максвеллом существования электромагнитных волн, разработка им электромагнитной теории света. В 1867 году защитили докторские диссертации климатолог А. И. Воейков[30], ровесник Кропоткина, и химик Д. И. Менделеев. А спустя два года (в 1869-м) профессор Петербургского университета Менделеев построил свою гениальную периодическую систему химических элементов. Почти одновременно с русским изданием сенсационной книги Чарлза Дарвина «Происхождение видов» появилась вызвавшая едва ли не больший интерес работа русского физиолога И. М. Сеченова[31] «Рефлексы головного мозга».

Все эти открытия в науке совершались на фоне событий, потрясавших общественные отношения. В апреле 1865 года, когда уже закончилась Гражданская война в Северо-Американских Соединенных Штатах, в Вашингтоне, на спектакле в театре Форда был смертельно ранен фанатичным защитником рабовладения Бутом президент Авраам Линкольн, возглавивший борьбу за освобождение негров. Ровно через год Дмитрий Каракозов выстрелил у ограды Летнего сада в Петербурге в Александра II. Мастеровой Осип Комиссаров толкнул его под руку, помешав попасть в царя. Каракозов — ровесник Кропоткина. Как раз в те дни, когда в Иркутске шел процесс над группой ссыльных поляков, Кропоткин читал газеты с описанием покушения. Читал о том, как крикнул Каракозов схватившим его: «Дурачье, ведь для вас же, а вы не понимаете!» — о том, как не сразу, но все же открыл свое имя и назвал сообщников — Ишутина, Худякова и еще тридцать человек, образовавших кружок под названием «Организация», — а после вынесения приговора написал прошение царю о помиловании. На нем Александр начертал: «Лично я в душе простил ему, но как представитель верховной власти я не считаю себя вправе прощать». Чувство власти сильнее чувств человеческих…