Призраки русского замка - Владимир Большаков

Толпа африканцев у 36-го выхода аэропорта Шарль-де-Голль-1, откуда обычно выходили пассажиры «Аэрофлота», забила все подходы к стеклянным дверям зала прилета. Программа воссоединения семей, одобренная правительством социалистов, действовала вовсю. Целые деревни в бывших французских колониях жили на пособия за многодетность, по безработице и в виде вспомоществования по бедности, которые получали африканцы, осевшие во Франции. И на те же пособия целыми таборами прилетали в Париж. Моховому пришлось пробиваться через эту людскую плотину, чтобы не упустить своих гостей. В былые времена он мог бы запросто договориться с консулом, и его ребят провели бы через VIP без всякой толчеи. Но теперь это можно было сделать только по разрешению посла, а у него была своя разнарядка – только администрация президента, члены правительства и парламента, руководители субъектов федерации, а также те «новые русские», у которых состояние зашкаливало за сто миллионов долларов. Новый консул Серебряков строго следовал этим правилам, и просить его встретить Кокошина с Ходкиным, официально не числившихся ни в каких номенклатурных справочниках, Моховой не стал.

Вечерний рейс из Москвы прибыл вовремя. Кокошина он увидел первым и уже собирался пойти ему навстречу, как его и Ходкина у самых дверей остановили. Похоже, кто-то навел, подумал Моховой, наблюдая за тем, как методично рылись в багаже его гостей французские таможенники. Подойдя поближе к двери, он услышал, что Кокошин пытался объяснить по-английски что-то про икону, которую держал в руках таможенник, не говоривший, как всякий уважающий себя французский госслужащий, ни на одном другом языке, кроме французского. Протиснувшись в дверь, Моховой объяснил, что встречает именно этих господ и готов помочь с переводом. Таможенник поблагодарил и объяснил ему, что для ввоза произведений искусства во Францию, к которым он отнес икону Николая Чудотворца, изъятую из чемодана Кокошина, требуется заполнить декларацию и заплатить пошлину. Уверения Кокошина в том, что эту икону он, как человек верующий, использует лично в религиозных целях, добросовестный работник таможни аэропорта отмел как неубедительные. Он заявил, что икону изымает, во-первых, потому что Кокошин ее не задекларировал и во-вторых, потому что на нее нанесена нацистская символика, запрещенная во Франции. Приглядевшись внимательнее к святому образу, Моховой заметил, что на облачении Николая Угодника вместо привычных православных крестов были свастики. Сделав знак Кокошину, чтобы тот перестал спорить, Моховой договорился с таможенником, что икону его гостю вернут на выезде из страны. Тот согласился и выписал квитанцию об изъятии. Все это заняло минут сорок, и только после этого они смогли сесть в лифт и подняться в паркинг. Кокошин сидел злой как черт и что-то бормотал про «этих французских уродов». Включив зажигание, Моховой сказал: «Скажи спасибо, что так обошлось. Без скандала. Могло быть куда хуже. Это же Франция, Кокош. За свастику здесь сажают».

В Манг они приехали уже поздно вечером. Моховой предложил сразу же поужинать, но Кокошин решил прежде всего осмотреть пещеру. Моховой провел гостей в свой кабинет, навел пульт на книжный шкаф, который медленно разделился надвое, открыв потайную дверь, за которой стоял старинный лифт. Они молча спустились вниз. В пещере никого не было. Лампы дневного света высвечивали громадный купол, который поддерживали гигантские колонны-сталагнаты. В пещере не пахло сыростью. Присмотревшись, Кокошин увидел, что под куполом, искусно повторяя его очертания, проходила прозрачная панель, которая защищала пещеру от карстовой капели. Пол пещеры был покрыт белыми мраморными плитами, а в центре зала были выложены кругом центростремительные черные свастики, как бы цепляющиеся одна за другую.

– Это что, осталось от немцев после оккупации? – спросил Ходкин.

– Да нет, – ответил Моховой. – Бывший хозяин говорил, что этим узорам больше пятисот лет. У них в Манге этих свастик везде поналяпана уймова куча. И на старом мосту. И даже на храме XII века. Какой-то тайный орден действовал. Мне рассказывали, но я, честно говоря, забыл.

– Узнай, это интересно, – попросил Кокошин. Он прошел к грузовику, приподнял брезент, осмотрел готовые к отправке «Иглы», горы ящиков с другим оружием. Первый арсенал здесь закладывал еще Ващенко-старший сразу же после войны. Но Моховой этот антиквариат давно распродал.

– И ты все это держишь здесь без охраны? – спросил его Кокошин.

– Не беспокойся. Снаружи никто сюда не пролезет. А через дом тем более. К моменту отправки сюда спустится мой охранник, откроет ворота, выведет грузовик на шоссе и передаст груз приемщику.

– Поставь пост. Круглосуточный. Мало ли что, – скорее приказал, чем посоветовал Кокошин. И, почувствовав его тон, Моховой покорно ответил:

– Есть!

Когда они поднялись на виллу, Моховой что-то сказал Роману, и через минуту из темноты вынырнул крепкий паренек с автоматом, перекинутым через плечо. Кокошин отметил, что дело у Мохового поставлено все же как надо. У него на фирме все еще подрабатывали те, кого новый посол высылал на родину, но за их приземлением в Шереметьево не проследил.

В «Мандрагоре» гостей ждал роскошный ужин – лангусты с креветками и устрицами под великолепное «Пуйи фюме» из Долины Луары. Жены Мохового в доме не было – прислуживала официантка Саша, на которую то и дело игриво посматривал Ходкин, быстро набравшийся, потому что белым вином запивал водку. Моховой в тот вечер пил мало, как и Кокошин. Когда Саша принесла чай, кофе и сигары и попрощалась с гостями, Моховой сказал:

– Кстати, у нас неприятности, господа. Комендант нашего замка и мой верный помощник Степан, вы его знаете, потерял в парной свою супругу Антониду. И если бы я вовремя не подоспел, то и он бы отправился на тот свет.

– Царствие ей небесное, – сказал Ходкин. – Угорели, что ли?

– Степан говорит, отравились водкой, – ответил Моховой. – Я нашел у них в предбаннике бутылку «Русского стандарта». Спросил Степана, откуда у него такая роскошь. А он мне говорит: один русский подарил, на рыбалке. Назвался Ряпуновым.

– Полиция знает? – спросил Кокошин.

– Такой труп не скроешь. Знает, – ответил Моховой. – Но не все. Про того, кто Степану всучил эту бутылку с водкой, я полиции не рассказывал. Версия такая, что они отравились угарным газом. Ряпунова этого надо бы поискать…

– Ищи ветра в поле, – сказал Ходкин.

– Поищем, – ответил Кокошин, повернувшись к Моховому. – Вызови своего Степана сюда, попробуем его расколоть. Не нравится мне все это. С чего бы вдруг этот тип решил травануть товарища по рыбалке? Тут что-то серьезное.

– Верно. Я и сам с ним хотел поговорить, – поддержал его Моховой. – Степан что-то темнит.

В среду с утра Степана вызвали на виллу. Охранник Роман провел его в гостиную и по знаку Мохового остался стоять у дверей.

– Колись, Степа, – глядя на коменданта в упор, процедил Кокошин. – Где ты этого соотечественника нашел? И за что он тебе дал такую роскошную водку?

– На рыбалке, на карьере… Я туда подъехал на своем мопеде, а он на моем месте сидит. Ну, то да се, разговорились. Он у меня выползня попросил, поймал на него угря метрового. Ну, и подарил мне бутылку на радостях.