Занимательная медицина. Средние века - Станислав Венгловский

Не случайно самой употребительной, дежурной фразой в произведениях русской классической литературы указанного периода, то есть того же XIX века, служило выражение вроде «приехал врач, сделал кровопускание, да только было уже слишком поздно». Уже в самой этой фразе чувствуется выстраданное авторское убеждение, что не опоздай со своим приездом врач, – и все обошлось бы как нельзя лучше.

Кровопускание спасало бы хоть кого!

Однако это уже российские реалии, причем – гораздо более поздние.

В средневековой же Европе кровопускание погубило немало выдающихся людей в случаях, о которых имеются более или менее точные известия. А что уж говорить о массе безымянного люда…

Тут позволительно строить только догадки.

От кровопускания погиб знаменитый пятидесятичетырехлетний французский философ и математик Рене Декарт (1650). Кровопускание свело в могилу сорокадвухлетнего философа и врача Жюльена де Ламетри – от какого-то пищевого отравления его попытались исцелить путем восьмикратного, подряд, рассечения вены или какого-то застарелого венозного узла.

Говорили также, что кровопускание стало причиной смерти гениального художника Рафаэля, оставившего этот мир в расцвете своего могучего созидательного таланта, в тридцатисемилетнем возрасте (1520).

А философ и политический деятель первого этапа Великой Французской революции прославленный граф Оноре Габриэль Мирабо, в результате явного злоупотребления этим методом, – на всю жизнь остался поразительно хилым человеком, почему и скончался в сорокадвухлетнем возрасте…

Кровопускание, впрочем, в средние века сделалось настолько распространенным методом лечения, что вред его уже никак нельзя было не заметить. Еще в десятом веке французский король Людовик Ленивый (967–987) издал строжайший эдикт с запретом монахам делать себе кровопускание чаще четырех раз в год. Очевидно, монахи, будучи хранителями старинных рукописей, в том числе и многих трактатов по медицине, являлись главными инициаторами и пропагандистами этой панакеи (панацеи), усматривая в ней то ли верное спасение от болезней, то ли надежное средство для умерщвления своей бренной плоти, как вместилища всякого рода греховных вожделений.

Однако даже все эти королевские запреты оставались бессильными.

Не говоря уже о самом Людовике Ленивом, последнем монархе из династии Каролингов, власть которого не отличалась особой строгостью, – пагубное воздействие данного метода довольно четко можно проследить также по жизнеописаниям других коронованных особ. Весьма показательной в этом отношении выступает биография французского короля Генриха IV (1553–1610), всеми фибрами души преданного идее, что сохранение здоровья заключается как раз в регулярных кровопусканиях, в том, чтобы удалять «из тела все лишнее».

Королевскому убеждению ничего не мог противопоставить и его лейб-медик Анри Лорен, возглавлявший университет в прославленном городе Монпелье, где придерживались более умеренных и более рациональных взглядов на роль кровопускания.

Более того, взяв в жены двадцатичетырехлетнюю Марию Медичи, дочь великого герцога Тосканского, отличавшуюся великолепным здоровьем, – пятидесятилетний король и ее заставил предаваться подобному же лечению при помощи кровопускания.

Молодая королева очень вскоре также преисполнилась страстной уверенностью в благодатном воздействии кровопускания и заявляла всем и каждому, будто после всякой подобной процедуры она чувствует себя куда свежее, нежели накануне.

Надо ли говорить, что королевской чете подражали многие придворные. Однако проверить на себе, так ли уж эффективен избранный им метод, король Генрих так и не смог. На пятьдесят седьмом году жизни он сам стал жертвой постыдного заговора своих царедворцев…

Другой французский король, Людовик XIII, будучи слаб здоровьем от самого своего рождения, явно не окреп и от частых кровопусканий, хотя главный придворный врач назначал ему их с завидной регулярностью, причем в сочетании с сильнейшими рвотными средствами и клистирами, которыми его королевское величество потчевали почти ежедневно.

Этот король скончался в сорок два года.

А мода на кровопускание только усиливалась.

Людовик XIV (1638–1715, представитель династии Бурбонов, правивший с 1643 года), имел, наоборот, превосходное здоровье, отличался непомерным аппетитом, словно какой-нибудь новоявленный Гаргантюа. Он также следовал строгой врачебной доктрине, и ему, в шестидесятидвухлетнем возрасте, пускали кровь по пять мерок подряд.

«Промывание кишечника и кровопускание – вот залог здоровья, ваше величество!» – уверял его каждое утро главный придворный королевский врач Фагон, проживший сам, действительно, целых восемь десятков.

Король же немного не добрался до этой черты. Он скончался в семьдесят семь, но, как говорили, не без помощи тех же придворных медиков.

Мода на кровопускание достигла своих пределов в так называемом бруссеизме, автором которого стал знаменитый медик Франсуа де Бруссе, питомец парижской медицинской школы. Все болезни, утверждал этот, в общем – то довольно замечательный врач, происходят от воспаления, а всякое воспаление он призывал устранять при помощи кровопускания, рвотными и слабительными средствами, а еще – личным нещадным голоданием. Бруссе возглавлял медицинскую службу огромной наполеоновской армии, и потому впоследствии, в Париже, часто поговаривали, что адепты его доктрины пролили гораздо больше крови своими ланцетами, нежели ее вытекло на полях непрерывных наполеоновских сражений.

Чтобы закончить наш разговор о кровопускании, скажем только, что указанная манипуляция по своей сути нисколько не отличалась от проводимой в античности, разве что инструменты, которыми средневековые врачи и их последователи рассекали вены в более поздние времена, – носили уже название ланцетов. Это были небольшие остроконечные, обоюдоострые ножи, предназначенные для проведения неглубоких, умеренных разрезов. Внешне они выглядели гораздо изящнее, пожалуй, – даже мало чем напоминали собою античные изделия.

Да и в самом названии их сохранилось древнее латинское имя существительное lancea – «легкое копье», «пика», порою даже «рогатина». Из этого слова впоследствии образовалось французское имя существительное lance – «копье», «пика», а из него уже и lancette (ланцет) – как «металлическая часть копья», как его «острый наконечник», а, в конце концов, – все тот же острый нож. Тазики, куда сливалась освобожденная при помощи ланцета кровь, особенно – если речь велась о зажиточных людях, также имели вид необычно дорогой посуды, не говоря уже о посуде из королевских дворцов. Под струю монаршей крови нередко подставляли дорогие сосуды из самых драгоценных металлов, а то и даже из чистого золота.

Конечно, и ланцеты, притом в самом богатом наборе, и разного рода тазики, – также составляли всенепременную принадлежность средневекового врачебного кабинета, однако сам дипломированный врач довольно редко прикасался к ним руками.

Кровопускание, без применения которого, считалось, невозможно излечить даже обыкновенный насморк, – делали обычно хирурги. Королю Генриху IV, к примеру, его производил придворный хирург Бардем, которому за каждую подобную манипуляцию отсыпали целых сто пятьдесят ливров. Естественно, Бардем не очень уставал и был готов повторять свои манипуляции хоть каждый день и притом – без малейшего отдыха. Скорее всего, он так и поступал, принимаясь за очередных своих пациентов уже из числа придворных. Он всякий раз изображал при этом на своем лице доброту и какое-то благодушное снисхождение. Одним словом, указанному хирургу, равно и его коллегам при королевских дворах, жилось очень и очень неплохо.