Идеальная афера - Алексей Макеев

Гуров с иронией посмотрел на «друга и соратника»:

– Молчи уж, защитник прекрасной дамы, донжуан московского розлива. Как она, не сердится на тебя за позавчерашнее компостирование мозгов? Хотя намекнула мне Любаша, что ни фига тебе не поверила.

– Да ну? – изумился Крячко.

После чего продолжил с явным оттенком гордости в голосе:

– Настолько не сердится, что мы с ней договорились ближе к вечеру созвониться. На предмет обсуждения, где бы поужинать вместе. Ты как, не возражаешь против такого «оперативно-розыскного мероприятия»? Она мне, чувствую, в неофициальной обстановке много чего интересного поведает.

– Жизнь покажет, – с чуть заметной ноткой зависти ответил Гуров. – Лишь бы не пришлось в дополнение ко всему прочему с ревнивым супругом нашей очаровашечки разбираться. Ах, она в разводе? Когда только ты такие подробности выяснить успел! Ладно, сыщик, отставить лирику. Не забывай, сейчас у нас встреча с другой дамой. Не она ли, кстати, в дверь звонит?

Открыв дверь, Гуров увидел стройную светлую шатенку чуть ниже среднего роста, с громадными, широко раскрытыми карими глазами. Весьма привлекательную. В самом прямом смысле этого слова. Она именно привлекала к себе и прекрасно осознавала это. Даже сейчас.

Есть такой характерный тип женской внешности, безотказно убойно действующий на железно уверенных в себе, но не слишком умных и разборчивых мужиков. Им с первого взгляда неудержимо хочется такую женщину ласкать, целовать, с ней хочется спать и еще многое с ней хочется делать.

Лев сдержанно, суховато представился, а извечный дамский угодник Крячко уже ласково-сочувственно бормотал явно взбудораженной, взволнованной гостье что-то успокаивающее, помогал снять длинное модное пальто, словом, налаживал психологический контакт. По известной, давно отработанной, в серьезных учебниках и не очень серьезных криминальных романах многократно описанной, но от этого не менее действенной схеме: два мента, причем один – сухарь, недалекий службист, а вот другой – душа-человек, свой в доску парень, с которым пооткровенничать не грех. Простенько, а ведь работает!

Ее темно-бордовый брючный костюмчик был вроде бы самый обычный, но этого костюмчика было надето на ней как-то... маловато, что ли? Да и сидел он так, что вызывал некоторое напряжение, наэлектризованность, особый притягивающий эффект. Что, поскромнее одеться не могла? Не на светскую тусовку ведь собиралась, о последних новостях поп-культуры поболтать, а совсем в другое место. Разговаривать о куда более печальных материях. Причем по своей охоте, никто ее звонить Льву не заставлял, за язык не тянул.

Нет, было вполне очевидно, что женщина не играет, не притворяется, а действительно ошарашена, потрясена смертью «очень близкого человека», вон глаза припухшие какие – значит, плакала. Ночь эту, голову на отсечение давать можно, провела без сна. Голос дрожит.

Но сочетание ее характерной внешности, костюмчика слишком сексапильного, запаха дорогих духов, умело наложенного макияжа, низких грудных обертонов в дрожащем голосе – все это вместе создавало неуловимое впечатление неискренности. Словно бы не человек из реальной жизни, а актриса в этюде «Убитая горем».

Гуров внутренне мрачновато усмехнулся. Он с подозрительностью и недоверием относился к подобным представительницам прекрасного пола. Так что в рамках экспромтом запущенной Стасом психологической схемки ему даже притворяться не надо было. Чем-то сразу не понравилась Льву Гурову Ирина Владимировна Пащенко.

Прошли в комнату. Крячко расстарался, организовал три чашки кофе из обнаруженной в кухонном шкафчике жестянки с «Nes-cafe». Не пельмени же ей предлагать, типаж не тот. Кроме того – самим мало.

Гуров подождал, пока Станислав, а за ним их посетительница закурили. Сам решил пока что воздержаться. Затем спросил:

– Так о чем вы желали с нами поговорить, Ирина Владимировна? Какой информацией поделиться?

Он слушал Пащенко внимательно, не перебивая, не задавая уточняющих вопросов все десять минут, которые длился ее монолог. Пусть женщина выговорится.

По ходу монолога Лев все сильнее убеждался, что первое впечатление от любовницы покойного Бортникова его не обмануло.

Существуют люди, для которых любое – смешное или печальное – событие в окружающем мире прежде всего повод полюбоваться либо ужаснуться своей на это событие реакцией, вновь убедиться в сложности, загадочности собственной уникальной личности. Самовлюбленность их настолько велика, что сами они этой своей черты уже не замечают. Такие, случись ядерная война или другой вариант светопреставления, даже в последние мгновения успеют, встав в позу, красиво возрыдать отнюдь не о конце человечества, а о себе, таком любимом и особенном.

Лев подобный человеческий тип, представителем которого, несомненно, являлась Ирина Пащенко, активно не любил.

Однако интересные моменты в монологе все же просматривались. Пришла пора их прояснить.

– Стоп, стоп! – Гуров вежливым, но решительным жестом остановил Пащенко, заходящую на второй круг излияний о своих неземных чувствах к «Сашеньке». – Почему вы решили, что написанная вами статья может иметь отношение к некоей сложной ситуации, в которую попал Бортников, а возможно, даже к его смерти? Ведь вы это имели в виду, я правильно понял?

– Он, – всхлипнула Ирина, – очень рассердился на меня за статью. Наорал. Нахамил. Можно сказать, в шею выгнал. Говорил, что я ему громадную свинью подложила. Что у него неприятности могут случиться. Что могут холку намылить.

– Даже так, – задумчиво произнес Гуров, переглянувшись со Станиславом. – Получается, что Александр Григорьевич никак не рассчитывал на то, что сведения о некоторых, скажем так, рабочих моментах в НИИХ, его мысли по этому поводу, которыми он с вами поделился, попадут в печать. Или он допускал такую возможность? Может быть, даже хотел этого? Что, если его только форма подачи материала не устроила, а сам факт публикации – вполне? Нет? Не торопитесь с ответом, Ирина, это очень важно.

– Нет же! – протестующе воскликнула она. – Мы с Сашей неплохо выпили тогда, он начал болтать языком, даже хвастаться немного, какой он незаменимый, какая у них завлабша идиотка клиническая да какие крутые ребята с их лабораторией дело имеют. Ну, еще про перспективы радужные. Когда же я принесла ему газету со статьей, так он чуть в клочки меня не разорвал! Мы же две недели как в ссоре. Были, – тихо добавила Пащенко.

– Кстати, для нас вы, Ира, номер газеты со злополучной статьей догадались прихватить? – поинтересовался молчавший до сей поры Крячко. – О, даже не один только этот номер, но и с другими вашими статьями, для сравнения? Спасибо. Мы непременно сравним.

Гуров взял из рук Станислава пестрый, многокрасочный шедевр полиграфии. Та-ак. "Голос Края", значит. Шестнадцать полос, однако. На последней странице, как водится, сканворд. Во всю первую – чья-то голая задница с торчащим из нее селедочным хвостом. Посередке телепрограмма. Реклама. Молодежная страничка "Тусовочка". Сразу видать, на интеллектуалов издание рассчитано. А где же наша знакомая? Что-то не видать фамилии Пащенко.