Холодная гавань - Ричард Йейтс

Только Чарльз, если не считать Эвана и самых близких соседей, знал, что Грейс вовсе не была «прикована к дому». Несколько раз в году, когда в городе шел особенно интересовавший ее фильм, она требовала, чтобы он сводил ее в кино, а в кинотеатре даже подгоняла его вверх по лестнице на балкон, где разрешалось курить, и во время сеанса он украдкой поглядывал вокруг, нет ли рядом кого-то из их деревни, знакомых, с которыми он сталкивался в бакалейной лавке или в прачечной.

Он не сомневался, что однажды сумеет уговорить жену нанести визит Глории Дрейк, но этот день, видимо, еще не наступил. Сейчас же все, что ему оставалось, после того как она устроилась в шезлонге с тонким пледом на коленях и журналом в руках, — это пойти на кухню и сделать ей утренний коктейль.

В эту ночь Фил Дрейк почти не сомкнул глаз. Он ворочался, взбивал подушку так и эдак, но всякий раз, когда его накрывала сладкая волна, на него обрушивались кошмары сродни тем, что одолевают детей во время горячки, и он сразу просыпался. И тут уже в голову лезли беспорядочные и бессвязные мысли, в которых отсутствовал всякий смысл. Так в школьном читальном зале он мог битый час просидеть в полной тишине, не перевернув страницу учебника, не прочитав ни одной строчки.

В день его приезда мать одним пальцем раздвинула занавески в горошек на двери в спальню дочери и зятя («Отлично, не спит»), и с тех пор, стараясь гнать от себя эти мысли, Фил тем не менее отдавал себе отчет в том, что он в любой момент может подсмотреть за тем, как они занимаются любовью. Хочешь — ночью, хочешь — днем, а в условиях его работы в «Костелло» появилась и новая возможность: утром. Впрочем, для него это было не столько серьезным искушением, сколько пародией на него, пошлым фарсом. Надо быть полным ничтожеством, чтобы пойти на такое. И поэтому, всякий раз проходя мимо зашторенной двери, он вырастал в собственных глазах.

В это утро, придя с работы, он слонялся по дому из-за бессонницы, видя, как первые лучи солнца проникают во все комнаты, кроме спальни сестры, и мысли его крутились вокруг этой двери и занавески. Он даже постоял перед ней, чуть дыша и почти касаясь пальцем занавески, словно проверяя, каково это — совершить непростительный поступок, и… отошел от двери с отчетливым пониманием: нет, это уже не пошлый фарс и не пародия, а самое настоящее искушение.

И вот он лежал без сна, пока за окнами разгорался день, а в голове путались бессвязные мысли, не считая одной, мрачной и навязчивой: все в этом мире бессмысленно. Начиная от всего, что происходит в этом доме, и заканчивая ресторанной парковкой, где он будет сегодня ночью собирать жалкие чаевые. С таким же успехом можно просить милостыню. Если он перестанет появляться на работе, вероятно, этого даже не заметят. Клиенты как-нибудь припаркуются без всякого «планирования», а уж войти или выйти из ресторана они точно сумеют без помощи дурацкого фонарика Фила Дрейка. Другое дело, что лучше уж болтаться на парковке, чем торчать дома.

На кухне он застал одну Рейчел — сегодня была ее очередь готовить; она и накормила его ужином, чему он был рад — только бы не видеть мать.

— Я почти уверена, что разрожусь еще до того, как ты вернешься в школу, — сообщила она брату. — Так что вы с ним, так сказать, успеете познакомиться.

— Ну, что же. Будем надеяться.

Возможно, Рейчел любила всех без разбора, а если и нет или не всех, то, по крайней мере, убедительно имитировала такую любовь.

— Эван в последнее время резковат и грубоват, но ты не обращай внимания. Мне кажется, он не в восторге от идеи, что станет отцом, — в смысле снова станет отцом, — но со временем он с ней свыкнется.

И Фил заверил ее, что он все понимает.

Вечером в «Костелло» он грезил на ходу и двигался как сомнамбула, а вскоре после полуночи он совершил свою первую глупейшую ошибку за лето.

Левая граница парковки не была четко обозначена — сказать, где заканчивались ресторанные владения и начиналась неосвещенная автостоянка спасательной станции, не представлялось возможным, — и в первый же день, когда Фил приступил к работе, менеджер обратил его внимание на этот проблемный участок. При большом наплыве посетителей ресторана, объяснил он, это может сработать им на руку, так как три-четыре лишние машины всегда можно воткнуть в это малозаметное местечко, и ребята со спасательной станции скорее всего закроют на это глаза, но Филу следует смотреть в оба, если там решат «припарковаться» школьные парочки. С помощью фонарика он должен прогнать их еще на подъезде — пусть знают, что здесь им не место для свиданий, — но уж если они там пристроились, пожалуй, будет лучше оставить их в покое.

Его ошибка заключалась в том, что он сунул свой нос в машину, стоявшую в пограничной зоне, и попал на горячий секс: одна парочка куролесила на переднем сиденье, вторая на заднем. К его ногам выкатилась открытая бутылка виски, проливая на гравий драгоценную жидкость. Промелькнули голые сиськи, которые с криком быстро прикрыла их обладательница; а девица на заднем сиденье со слишком уж хриплым и низким голосом для школьницы обратилась к нему со словами: «Сэр Галаад, вы ли это?» Он поспешно захлопнул дверцу и двинулся восвояси, как будто ничего не случилось. Делая первый десяток шагов, он все ожидал, что оба парня или мужчины догонят его и, круто развернув, отметелят по полной, однако ему удалось убраться подобру-поздорову, и он объяснил это только одним: в машине было достаточно света, чтобы разглядеть, с каким молокососом они имеют дело. Через минуту машина тронулась, сделала разворот на соседней парковке и унеслась по шоссе № 9, а Фила еще долго колотила дрожь, и фонарик прилипал к потной ладони. Чувствовал он себя глупее некуда — спасибо, что никто из «Костелло» не стал свидетелем его ляпа, — и остаток ночи он старался сохранять бдительность, при том что перед глазами то и дело мелькала девичья грудь.

В 3.30, за полчаса до окончания смены, распахнулась служебная дверь, прорезав стоянку желтой полосой света, и грубоватый пожилой голос позвал его:

— Эй, паренек, не зайдешь на минутку?

Это был изможденного вида мойщик посуды, однажды назвавший его тяжелым случаем. И что, собственно, этому типу от него понадобилось?

— Вообще-то мне нельзя отсюда уходить, пока все…

— Да плюнь ты на эти машины. Тут дело поважнее. Внутри царило радостное оживление: провожали в армию Аарона, работавшего сегодня последний день.

В кухне и буфетной толклись доброжелатели — вот и ночной менеджер со стаканом в руке чему-то смеется, — среди которых расхаживал счастливый Аарон, пожимая руки и церемонно целуя девушек. Он был все еще при белой рубашке и черном галстуке-бабочке, а вот передник в последний раз полетел в корзину для грязного белья.

— А, привет, Фил, рад тебя видеть, — бросил ему Аарон мимоходом, и Фил порадовался, что тот вспомнил его имя.

Из досок, которые обычно бросают на мокрый пол, была сооружена импровизированная маленькая сцена; старший официант, португалец, влез на нее сам и помог взобраться Аарону. После того как все угомонились, старший официант произнес вступительную речь с таким сильным акцентом, что разобрать можно было лишь отдельные слова: «…высоко ценим… с восхищением… наши наилучшие пожелания…» Затем одна из официанток продемонстрировала два подарка, на которые, по всей видимости, скинулись все служащие, кроме Фила: серебряные наручные часы и серебряный именной солдатский браслет. Раздались аплодисменты, а когда они стихли, пришел черед красного от смущения Аарона произнести несколько слов.