Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

Кальв не мог не смеяться, когда услышал, что его друг, приглашавший его на обед, заявил, что гостям будет подан «кабан из Лукании, добытый во время восточного ветра» с «яблоками, собранными при убывающей луне» и «миногами, пойманными перед нерестом». Подобные люди категорически утверждали, что «яйца продолговатой формы более вкусны, чем круглые»; а «после чаши вина аппетит лучше стимулировать подсушенной ветчиной, чем колбасой, предварительно обданной кипятком», или что «вкус массикского вина несколько меняется, если его профильтровать через полотно; лучше очищать это вино, смешав его с небольшим количеством фалернского, и затем добавить желток перепелиного яйца»[89]. Новшеством, которое подобострастно ввели преданные императору римские гурманы, стало любимое блюдо Адриана – большой пирог с запеченным мясом фазана, павлина и кабана.

Вряд ли стоит упоминать то, что очень многие римляне, называвшие себя эпикурейцами, на самом же деле были вульгарными обжорами – с аппетитами как у животных. Рим изобиловал такими типами, как высмеянный в одной из эпиграмм Марциала некий Сантра: во время торжественного ужина он «три раза приказывал подать ему шею кабана, четыре раза – филей, а затем умял зайца, дрозда и закусил устрицами», на десерт он съел сладкий пирог и, наконец, потеряв всякую скромность, унес с собой в складках своей тоги жареного голубя, с которым расправился дома, запив кувшином вина!

Утро римского джентльмена: завтрак и посещение форума. Однако даже обжоры, подобные Сантре, проводили первую половину дня в условиях относительной воздержанности. Римляне никогда плотно не ели три раза в день; скорее они держали свой желудок в готовности к обеду – событию, о котором они мечтали с самого раннего утра. В доме Кальва все просыпались и вставали, едва небо над Римом начинало сереть. Как только первые лучи солнца разгоняли тьму, decuria (команда из десяти человек) рабов под предводительством управляющего (atriensis) наводила чистоту и порядок в атрии и перистиле, чтобы к появлению из спален хозяина дома и его супруги, одетых их личными слугами, все уже блистало чистотой. Очень быстро для благородной четы тут же, часто в их собственных покоях, сервировался завтрак, jentaculum – всего несколько ломтиков самого лучшего хлеба, посыпанного солью или вымоченного в вине, к которому добавлялись горстка изюма, несколько маслин и немного сыра. Если Кальву предстояли поездка в его загородные поместья или трудные дискуссии в сенате, он мог велеть принести ему еще пару яиц и чашу mulsum, сдобренного специями.

По завершении завтрака хозяина клиентам позволялось войти в атрий, приветствовать там патрона возгласами «Ave!», получить его ответный кивок и свое вспомоществование за службу. Затем, если это был обычный день, Кальв надевал одну из не самых своих лучших тог и выходил из дома. Если в это время созывался сенат, он, разумеется, шел в курию, если нет, то обычно заглядывал к своему банкиру (его контора находилась на Via Sacra), чтобы поговорить с ним о своих инвестициях, навещал заболевшего друга в его особняке, заходил к приятелю, чтобы засвидетельствовать его завещание (весьма привычная церемония). Кальв мог наведаться и в одну из базилик, где еще один его друг, выступавший в судебном споре, ждал, что все его друзья и знакомые – чем значительнее, тем лучше – будут сидеть рядом с ним, аплодисментами выражая свое одобрение тому или иному особо удачно произнесенному им доводу. Во время всех этих визитов за Кальвом, разумеется, следовали одна-две дюжины клиентов и вольноотпущенников и по крайней мере столько же рабов.

Послеобеденное и вечернее время. Главная трапеза дня – обед. После всех этих дел и визитов время уже приближалось к шести часам (к полудню, по нашему счету). По всему Риму работа уже прекратилась; бедняки направляются в продуктовые лавки или уличные харчевни; более обеспеченные возвращаются домой или принимают приглашения гостеприимных друзей заглянуть на полуденный ланч, называемый prandium. Это полный прием пищи, хотя и совершается он в неформальной, насколько это возможно, обстановке. Еда по большей части холодная – хлеб, салаты, маслины, сыры, да еще блюда, оставшиеся с последнего ужина; хотя иногда подавались и горячие блюда, такие как ветчина или свиные головы. Все это орошалось изрядным количеством обычного вина.

В течение следующего часа все, кто может себе это позволить, пребывают в краткой сиесте. Кажется, что летом Рим впадает во всеобщую спячку под жарким солнцем. Затем простой народ снова берется за работу, а представители более высоких сословий отправляются в термы, где вроде бы в порядке социального общения и решается большая часть деловых вопросов. К девяти часам (то есть к трем часам пополудни) Кальв и Грация обычно завершали все свои формальные обязанности и, сопровождаемые свитой клиентов, вольноотпущенников и рабов, направлялись домой и готовились к самому важному событию, завершавшему день, – обеду (cena).

Стол для обеда всегда накрывался дома, кроме тех случаев, когда друзья хозяев приглашали их к себе. Обед являлся личным действом, в Риме практически не было первоклассных, красиво устроенных, общественных ресторанов, хотя существовало множество дешевых харчевен, большая часть которых закрывалась сразу же после полудня. В римском обществе почти не существовало таких вечерних развлечений, как приемы, балы, театры и концерты[90]. Но итальянцы во все времена были общительным, любившим поговорить, коммуникабельным народом, так что в этих условиях обед они считали «началом и концом всего» существования.

Охотники за обедами и паразиты («тени»). Состоятельным и популярным римлянам никогда не приходилось даже задумываться о проблемах, связанных с обедами; в любой из вечеров они могли пригласить всех, кого желали, или же принять приглашение от какой-либо дружеской компании. Громадное число зажиточных жителей Рима предпочитали и были рады разделить простой семейный обед в духе «старого доброго времени», когда хозяин дома возлежал в триклинии, его жена сидела рядом с ним, повзрослевшие дети располагались на кушетке пониже, а вольноотпущенники и наиболее доверенные рабы сидели на лавках, стоявших в почтительном отдалении. Столица империи тем не менее изобиловала старавшимися скрыть свою нищету персонажами или социальными честолюбцами, которые страдали в каждый из тех вечеров, когда не слышали от некоего сенатора или всадника заветные слова: «Заходи ко мне на обед!» Так, например, живший тогда вездесущий Селий не уставал таскаться по судебным тяжбам и, если истец был богат и относился к благородному сословию, всегда, сидя в первых рядах, прерывал его речь громкими возгласами: «Великолепно!», «Как умно!». Но иногда вечерами он выглядел совершенно подавленным, являя собой «воплощенное страдание». Неужели только что скончалась его жена или управляющий растратил все его деньги? Вовсе нет. Ему всего лишь «придется сегодня в одиночестве обедать дома». Так и создавался тип высококлассного паразита, «тени», человека больших амбиций и ловкого остроумия, который хватался за любую возможность вклиниться в число приглашенных на обед и был готов платить за самое скромное место в триклинии своей готовностью сносить любые грубые шутки или потешать обедавших своей способностью проглатывать пирог с сыром в мгновение ока.