Грех жаловаться - Максим Осипов

Сергей Ильич подумал о том, как редко мы живем в реальном времени – в том, в котором женщина берет твою руку в свою. Случалось ли ему действовать в этом самом реальном времени? – пожалуй, только в реанимации, да и то, пока не научился сводить каждый новый случай к тому, что уже встречалось, – не тебе, так другим, это и есть ремесло.

Для начала надо прекратить поддавать в одиночестве. Спортом, что ли, заняться, собаку завести? Эдик давно не звонит… Вскоре, а может быть, и не вскоре – он уже задремал, как был – перед телевизором, перед стишками, с рюмкой (бутылка жила на кухне, он каждый раз надеялся перехитрить свой алкоголизм), – раздался звонок, и был это вовсе не Эдик, а раба Божья Ирина, так она представилась.

Какая-то ерунда: батюшка Иаков благословил обратиться, у подруги температура сорок один, болит грудь – не мог ли бы он приехать? Ах, подруга сама медсестра? – вот и отлично, пусть примет аспирин, есть дежурная аптека. Денег нет? – Господи – ой, простите, Ирина – аспирин стоит копейки. Как найти аптеку, он объяснит. Адрес, давайте адрес. Нет, он не приедет, адрес – сказать, где аптека. И вообще, какого рожна? Сергей Ильич представил себе этих худых верующих девок: папиросы, ободранная кухня, иконы. Алкашки, ясное дело. А боли, боли эти ее, они связаны с дыханием? Ничего тут нет. Простуда, вирусная инфекция. Да, да, это одно и то же. Идите в жопу, я устал – так не сказал, конечно.

Утром разыскал телефон церкви, позвал отца Якова. Чувствовал себя скверно, следил за голосом: Яков Мануилович, вы простите, тут вчера от вас какие-то пациентки звонили, там ничего серьезного, но я бы хотел убедиться, не дадите ли их номер, как-то совесть неспокойна.

– А… совесть. Когтистый зверь, понимаю, – удовлетворенно проговорил священник. – Подождите, сейчас найду.

Сергею Ильичу очень захотелось его видеть. Может, позовет? Нет, в этот раз не вышло.

7

В этот раз не вышло, потом стало выходить. На службах Сергей Ильич не бывал, про Бога не думал. Бог – существо вседовольное, что он Гекубе, что ему Гекуба? Вылечил какую-то их тетку (старосту, кажется) – гипотиреоз, все подтвердилось, диагноз несложный, тетка была вся в отеках, без ресниц и бровей, – так что скоро приобрел репутацию среди прихожан, и уже молчал про расстригу, и кое-кого посылал к Эдику. Тот удивлялся новой практике друга – эти вбогаверующие довольно противный народец, – но все принимал: «Ну и работенку ты нашел себе, старый!» Радовался: Сергей Ильич как-то подобрался, время лечит.

– Тут тепло, – признался ему Сергей Ильич, – не всегда, конечно, но я вот помог этой бабе, а она не полезла за кошельком – благодарить.

В медицине отец Яков, как всякий интеллигентный человек, не понимал, но, заботясь о больных и умирающих, часто сомневался, верно ли их лечат, – и тут был прав. Он стал звать Сергея Ильича помочь, на все подряд, тот отказывался участвовать только в детях, унижения от бывших коллег принимал спокойнее, чем сам мог предположить: приходилось ждать за дверью, надевать бахилы, заказывать пропуск. Отец Яков исповедовал, причащал, соборовал, а Сергей Ильич главным образом ждал. Свитский офицер – годится ему такая роль?

– Вы не свитский офицер, мы друзья, вы помогаете другу, – сказал отец Яков твердо, и Сергей Ильич почувствовал укол радости. Они шли из Гематологического центра, какая-то красивая сучка выставила его из отделения (батюшку пропущу, а вас нет – асептика-антисептика, должны понимать, если медработник!), обсуждали здоровье одного из прихожан.

– Химиотерапия – это ведь мертвая вода, а когда будет живая? – спросил отец Яков, он любил и русские сказки, и песни, всю эту архаику.

Оба устали, взяли такси. Совершая что-нибудь значительное, хотя бы снося унижения, Сергей Ильич ощущал себя вправе поругать церковь.

– Вот ответьте мне, Яков Мануилович, – сделал паузу, – священник, конечно, не обязательно святой, но ведь есть среди вас и совсем плохие люди – этот ваш, например, молодой, как его? – он же стучит на вас…

– Врач скептического складу / Не любил духовных лиц… – продекламировал священник, Сергей Ильич так и не понял, откуда. Иногда отец Яков знал стихи лучше компьютера.

– Так вот, он стучит на вас, а потом произносит нужные слова, и – р-р-раз, чудо, как это у вас называется, – пресуществление. Значит, тут магия, заклинание?

– Нет, – ответил отец Яков, – это дар всем нам, обещанный Спасителем. Сие творите в Мое воспоминание. Понятно, нет?

Эх, ради таких разговоров стоило тащиться куда угодно. Чем дальше он узнавал отца Якова, тем более цельной фигурой тот представал. Навык говорить афоризмами не мешал ему быть очень детским, веселым, здоровым. Вот и сейчас он пускал табачный дым из окна автомобиля, и курение его скорее казалось проявлением мальчишеской удали, чем пагубной страстью, грехом.

– Смотрите-ка, – сказал священник, взглянув на часы, – уже полчетвертого. А только что было утро. Вот и нам с вами вроде недавно исполнилось шестнадцать…

Такси проехало мимо кладбища, церковь уже рядом, еще два квартала, остановились. «Зайдете на минутку?» – Ну конечно, он зайдет.

И тут снова что-то повернулось, время совершило еще один рывок, на этот раз в нужном направлении. Возле ворот стояла «скорая». «Сюда, доктор, сюда», – показала староста на церковный домик (внизу трапезная, наверху жилые помещения). Что сердце так жарко забилось? – нормально забилось, как надо. Сергей Ильич быстро поднялся наверх. На кровати сидел молодой парень, он знал его историю: Юсуф, из мусульманской семьи, увлекся христианством, отец проклял, прямо в мечети – у них есть для этого процедура. Юсуф прибился к их приходу, безо всего – без дома, без прописки, работал тут в церкви, денег ему не платили, строил, убирал. Крестили Юсуфа, конечно, Иосифом.

Юсуф дышал очень часто, возле него – тупая физиономия – парень со «скорой», фельдшер. Пытался уложить больного, тот сопротивлялся – не может лежать.

– Так. Я врач, что здесь происходит?

Фельдшер принялся объяснять: носил кирпичи, заболело в груди, одышка, надо снять кардиограмму, еще что-то бормотал – кардиограф не работает.

Потянулся за фонендоскопом: дайте-ка сюда. – Вы его слушали? – Левое легкое вообще не дышит. – Запомните, молодой человек, – сказал на публику, – это называется спонтанный пневмоторакс. Понятно, нет? – Приказал: скальпель, лидокаин, зажим, перчатки, – хорошо, хоть что-то они возят. Трубку сделал из капельницы – держи. Так, Юсуф, укольчик, – разрезал кожу, – потерпи, вот она, плевра. Фельдшеру: давай сюда капельницу, здесь не трогай, стерильно. Взял зажимом трубку, завел внутрь, другой конец в банку. Хоть и не могло быть ошибки, обрадовался бульканью и пузырькам. – Подшить нечем? Ладно, давай пластырь.

Юсуфу быстро становилось легче: воздух выходил, легкое расправлялось, органы грудной клетки становились на свои места. Позвонил Эдику, как будто посоветоваться, а на деле – за похвалой. Подумал: пневмоторакс, говна-то! Мало он их, что ли, дренировал? И потом с восторгом: вот она, жизнь в реальном времени! Давно не было дня врачебнее.