Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев

Сам Жюно, будучи по натуре республиканцем, также хотел заключить брак по новым правилам. У него был друг, месье Дюкенуа, мэр Девятого округа Парижа. Он был готов в любое время надеть свою трехцветную ленту и расписать молодоженов. Ни о какой церкви не могло быть и речи. Но решительно встала в позу мадам Пермон: только венчание и только в церкви!

Жюно пришлось уступить, но утром 30 октября он все же направился с Лорой в мэрию. Жениха в качестве свидетелей сопровождали два его адъютанта — Лаллеман и Бардэн. Свидетелями со стороны невесты были Вилльманзи и Лекьен де Буа-Кресси — старые друзья отца. Месье Брюнетье — опекун Лоры — стал ее посаженным отцом.

В полночь в церкви были только самые близкие: родители, братья с женами и сестры с мужьями.

На следующий день к Жюно в гости пришли его боевые друзья: Ланн, Дюрок, Бессьер, Рапп, Белльяр, Бертье, Лавалетт, Эжен Богарнэ. Жюно познакомил их со своей избранницей, сожалея лишь о том, что его лучшего друга Мармона нет с ними. Мармон, находившийся в это время в Италии, прислал Жюно письменное поздравление.

12 ноября дом молодоженов посетил Первый консул. Интересным, с точки зрения характеристики отношения Наполеона к людям вообще и к женщинам в частности, представляется следующий факт. Едва поздравив Лору, он якобы заявил ей назидательным тоном:

— Запомните. Вы должны все видеть, все слышать и обо всем сразу же забывать. Прикажите вписать эти слова в ваш герб!

Счастливому супругу же Наполеон шутливо заметил:

— Знаешь, мой бедный Жюно, что твоя женитьба была в большой опасности? Да, я думаю, что, если бы этим мошенникам удалось убить меня, они вряд ли занялись бы твоею свадьбой и твоим приданым.

Первый консул действительно сделал своему другу подарок в 100 000 франков, а невесте подарил обстановку стоимостью в 40 000 франков.

Со стороны Пермонов брат Альбер дал в приданое из своих денег 60 000 франков, а старик де Буа-Кресси, уже давно и безнадежно мечтавший жениться на мадам Пермон, — 50 000 франков.

* * *

В то время как Жюно был занят на службе, его семнадцатилетняя жена сумела собрать вокруг себя кружок видных людей. Ее салон, как когда-то салон ее матери, сделался вскоре одним из самых значительных и посещаемых в Париже. У нее постоянно толпились и французы, и иностранцы, и даже такие, которые не были особенно расположены к Первому консулу. Когда этот последний выставлял ей на вид, что у нее собирается уж слишком проанглийское общество, она смеялась над ним и продолжала принимать это общество у себя. Сама она была очаровательным центром этого кружка, блистая своим живым умом, остроумием, а иногда и ядовитой насмешливостью. Наполеон называл ее «маленькой язвой».

Находясь в 1801 году постоянно в Париже, Жюно и Лора не забывали и о том, что они счастливые молодожены, и им довольно быстро удалось решить вопрос, который никак не давался, несмотря на все их усилия, Наполеону и Жозефине.

Приятная обстановка способствует любви. Уже весной Лора поняла, что она беременна, а ближе к осени это стало очевидно и для всех окружающих.

В честь первой беременности Лора получила от Жюно в подарок загородный дом в Бьевре (он принадлежал когда-то месье Шанелли, первому камердинеру короля). Жюно заплатил за него 90 000 франков — большую часть приданого Первого консула.

* * *

Сразу после наступления нового 1802 года, а именно 5 января, у супругов Жюно родился первенец. Рожала Лора мучительно. Жюно, не находивший себе места в доме на улице Вернёй от ее криков, явился к Наполеону в Тюильри и, чуть не плача, взмолил:

— Мой генерал, моя жена рожает, и я не могу больше оставаться дома. Ее крики выворачивают мне душу!

— И ты пришел ко мне набраться храбрости? — спросил Жюно Наполеон. — Хорошо, хорошо, друг мой. Бедняга! Как ты взволнован! О, женщины, женщины! Но ты правильно сделал, что пришел ко мне, смею тебя уверить…

Наполеон продолжал говорить в подобную минуту так добродушно и так трогательно, что Жюно пришел в умиление и почти плакал. Он, конечно же, любил своего генерала, но когда тот в такие минуты и таким образом разделял чужие душевные страдания, дрогнуло бы сердце всякого, и даже того, кто не был бы так предан ему телом и душой.

Жюно провел у Первого консула около часа, пока его старший адъютант Дебан де Лаборд не примчался и не доложил, что мадам Жюно родила девочку и чувствует себя хорошо.

При этом известии Наполеон обнял Жюно и сказал:

— Теперь ступай поцеловать свою дочь.

Сделав ударение на слове «дочь», Наполеон добавил:

— Передай мои наилучшие пожелания своей жене, Жюно, но заметь, что я сердит на нее дважды. Во-первых, она не произвела солдата для Республики, а во-вторых, из-за нее я проиграл пари Жозефине. Но в любом случае я буду ей кумом и тебе тоже, мой старый друг.

К слову скажем, что Наполеон и Жозефина серьезно поспорили, кто родится у Жюно — девочка или мальчик.

— У них будет дочь! — заявила мадам Бонапарт, разложив на картах специальный пасьянс.

— Или сын! — возразил ей Первый консул.

— А я держу пари, что мадам Жюно родит девочку…

Наполеон и Жозефина действительно стали крестными отцом и матерью дочери Жюно, которую родители назвали, конечно же, Жозефиной. Кстати, по понятным причинам Жозефинами назвали своих дочерей Бертье, Виктор, Даву, Ланн и многие другие ближайшие сподвижники Наполеона.

Тем фактом, что родилась девочка, а не мальчик, был, как ни странно, очень недоволен и отец Жюно. Когда ему предложили благословить внучку, он проворчал с досадой:

— Стоило столько кричать, чтобы родить дрянную девчонку! Что муж ваш станет делать с этой крикуньей? А Первый консул? Разве для того женит он своих генералов, чтобы не иметь мальчиков!

Впоследствии, давая портрет маленькой Жозефины, Лора писала:

«Старшая дочь моя очень походит на своего отца. В день ее рождения и в следующий день сходство это было так поразительно, что даже изумляло. Казалось, что это лицо Жюно в уменьшительном зеркале».

В честь этого знаменательного события Лора получила от Наполеона в подарок дорогое жемчужное ожерелье, а Жюно — дом в Париже на Елисейских Полях.

* * *

Но беспечная радость молодых Жюно была недолгой. В феврале 1802 года умерла мать Лоры. Впоследствии она вспоминала:

«Мать моя жестоко страдала; болезнь, которая наконец свела ее в гроб, уже тяготила ее всеми своими мучениями. Выезжая очень редко, маменька почти целый день проводила в своих длинных креслах, а вечером принимала друзей, приезжавших развлекать ее. Одною из самых усердных посетительниц ее была мадам Казо, привязанная к моей матери нежною дружбой».

Жюно был с мадам Пермон в очень хороших отношениях; она же считала его, наряду с Лорой и ее старшим братом Альбером, своим сыном. Смерть мадам Пермон омрачила супругам Жюно радость от пополнения в их семействе.