Святая мгла (Последние дни ГУЛАГа) - Леван Бердзенишвили

Фред заново начал жизнь. Бывший майор и испытатель военных ракет двенадцать лет проработал рабочим метрополитена, а затем на киевской бумажной фабрике. По его же словам он не терял времени зря: рьяно работал над своей первой политической книгой «Нормальный ход», которая 2 апреля 1982 года в конце концов усадила его на скамью подсудимых. Киевский городской суд по требованию тогдашнего руководителя госбезопасности Украины, кровопийцы Степана Мухи, 29 октября 1982 года приговорил Фреда к максимальному наказанию – знаменитому семь плюс пять. Характерно, что в обвинительном заключении, которое Фред по первому же требованию подал нам, вновь прибывшим в зону грузинам, подзаголовок книги Анаденко «От Ленина до Брежнева» был с чекистской деликатностью заменен следующим образом: «От [имя руководителя] до [имя руководителя]». Видимо, в таком «священном писании», как шутя называли в зоне обвинительное заключение подсудимого, этот шедевр творческой мысли КГБ появился потому, что даже упоминание всуе безупречных имен Ленина и Брежнева было для украинских чекистов невообразимым.

Когда нам, прибывшим в зону новичкам, «местные» устроили теплую встречу, в компанию старожилов-аборигенов вместе с грузинами Джони Лашкарашвили, Жорой Хомизури и их земляком, то есть сокавказцем Рафаэлом Папаяном, входили также и русские Вадим Янков и Фридрих Анаденко. Фред подробно расспросил нас о созданной нами Республиканской партии, с удовольствием отметив при этом, что наша экономическая программа (у нас, конечно же, она имелась) совпадала с его теориями (признаюсь честно, что наша тогдашняя «программа» в сфере экономики сегодня вызовет разве что улыбку специалистов и была бы поднята на смех студентами-первокурсниками).

Анаденко, как говорил он сам, был социал-демократом и «бескровным» марксистом. Он был решительно против практики Ленина, Сталина и Мао, однако помянуть при нем дурным словом Антонио Грамши, Пальмиро Тольятти, Мориса Тореза, Жоржа Марше, Александра Дубчека, и особенно только-только скончавшегося лидера коммунистической партии Италии Энрико Берлингуэра было недопустимо. Главная заслуга последнего, по мнению Фреда, заключалась в том, что он традиционно сильную и влиятельную компартию Италии перевел с позиции марксизма-ленинизма на платформу еврокоммунизма, начал сближаться с политиками другого мировоззрения, а в связи с вводом советских войск в Афганистан в 1980 году выразил резкий протест. Из-за этого между компартиями Советского Союза и Италии произошел раскол, из киосков сети «Интуриста» навсегда исчезла газета итальянских коммунистов «Унита», последние полосы которой были настоящей иллюстрированной Библией для любителей футбола. Несмотря на то что после критики Советского Союза популярность Берлингуэра безмерно возросла, итальянская компартия тем не менее никак – ни самостоятельно, ни коалиционно – не смогла обосноваться в руководящих органах власти страны, хотя местные органы власти заполнились коммунистами.

Чуть ли не каждое утро начиналось с краткого, но бесконечного спора Хомизури – Анаденко о возможности-невозможности «благородного» коммунизма. Краткой же эта дискуссия оказывалась лишь потому, что возникала при проведении переклички на «плацу», то есть на площади, продолжалась в столовой, завершаясь, однако, перед входом в цех – там стоял такой шум от электрических швейных машин, что научный либо политический спор становился невозможным, мы разве что могли изредка переброситься несколькими словами. В этих утренних состязаниях Анаденко без конца «пел» известную песню о социализме «с человеческим лицом», а Жора утверждал, что социализм не то что человеческого, но и вообще никакого лица иметь не может, так как у него всегда был, есть и будет волчий оскал, то есть морда. Анаденко твердил, что коммунизм не имеет ничего общего ни с бредовыми идеями Ленина («любая кухарка может управлять государством»), ни с идеей Троцкого о перманентной революции, ни с жестокостью Сталина и ГУЛАГом, ни с признаваемой многими компартиями диктатурой пролетариата (хотя марксисту Анаденко пролетариат тоже был не совсем по душе).

Иногда к спору подключался и сталинист Разлацкий, и бедному Анаденко приходилось сражаться направо и налево, на двух фронтах, но тем не менее любой спор он заканчивал как приличный человек, никого не оскорбляя, а о любом оставшемся без ответа вопросе говорил, что обязательно подумает об этом. И Фред действительно что-то придумывал, и все начиналось заново: Энрико Берлингуэр, Антонио Грамши, или Пабло Пикассо, или Поль Элюар.

Вечером, после окончания работы, характер спора менялся и из сферы политической переходил в более академическую – теперь уже Анаденко и Янков спорили о Марксе, Энгельсе, Троцком, Фрейде, Лакане и Поппере. Предметом особо острого противостояния было творчество именно Карла Раймунда Поппера, так как тот был для Янкова таким же неоспоримым авторитетом, как Маркс для Анаденко. Между прочим, я в этом споре впервые узнал о Поппере и впервые услышал столь роковой для будущей Грузии термин «открытое общество».

Спор Анаденко и Янкова, этих двух корифеев нашего политического лагеря, часто принимал вид публичного сократовского диалога, при котором, как правило, присутствовал «афинский люд», то есть наша тамошняя элита.

– Народ Афин! – обращался к нам Вадим Анатольевич (Сократ), – спорить со мной пожелал Карл Маркс, Демокрит из Абдеры, основатель атомистики.

– Почему бы и нет, буду хотя бы Демокритом, – признавая себя абдерцем, соглашался Фред Анаденко. – Как известно, докторской диссертацией Маркса было «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура». Так что Демокрит всецело из «наших».

– Приветствую тебя, мой Демокрит! Поскольку ты родился в 460 году до н. э. и скончался в 370 г., а я на девять лет старше тебя, но не без помощи своих сограждан-афинян умер в 399 году, мы и вправду могли бы повстречаться. Хотя не знаю, случилось ли это. Как было, скажи нам, афинянин Леван?

– Вы встречались и не раз, мой Сократ. Чтоб послушать тебя и софиста Филолая, Демокрит специально прибыл в Афины, – с большим энтузиазмом подключался я к беседе.

– Посмотри вокруг, мой Демокрит, – начинал Сократ, – Обрати внимание на проволочные… простите, оливковые деревья; высокие башни… простите, храмы, откуда любимые стражники Министерства внутренних дел… простите, жрецы античного века… направляют на нас созданное дважды Героем социалистического труда Михаилом Тимофеевичем Калашниковым известное во всем мире автоматическое оружие… простите, хотел сказать, что они благословляют нас оливковыми ветвями, как измученные чумой жители Фив, «Cadmu tu palai nea trophe» («Новое племя древнего Кадма»), благословляли своего царя Эдипа в прологе бессмертного «Эдипа-царя» гениального Софокла.

– Как же, конечно, вижу, мой Сократ, вижу и оливковые деревья, и жрецов, и проволочные заграждения, и лучшие в мире автоматы – только вот не могу понять: при чем все это, какое имеют отношение эти оливковые деревья и языческие жрецы к нашему сегодняшнему спору?

– А при том, мой Демокрит, что по учению моего любимого Пифагора, когда моя душа по правилам метемпсихоза переселится в тело Карла Поппера, я в 1945 году, вопреки нынешней привычке, напишу признанный в сфере социологии шедевр «Открытое общество и его враги», в котором предстану как самый беспощадный враг тоталитаризма, выступлю в защиту демократии и такого открытого общества, в котором отстранение предшествующей политической элиты от власти будет возможно без кровопролития и революции. Я докажу, что, поскольку процесса накопления человеческих знаний невозможно предсказать, то и идеальной теории управления государством не существует. Политическая система должна быть гибкой, с тем чтобы правительство могло постепенно менять свою политику. Общество должно быть открытым для всех точек зрения и субкультур (это, дорогие мои афиняне, называется плюрализмом и мультикультурализмом). А ты, мой Демокрит, после своей реинкарнации в Карла Маркса «установил», что существует единственный механизм развития – борьба классов за овладение средствами производства, что политического плюрализма не существует, главным достоянием человечества является человекоубийство и революция. Вот как ты довел нас до оливковых проволочных заграждений и жрецов от Калашникова!