Угрюмый Грот - Лемони Сникет

Дети переглянулись. Они вспомнили письмо, которое прочли в Гроте Горгоны, и вынуждены были признать, что олафовский пособник прав. Но тут Вайолет сунула руку в карман и вытащила газетную вырезку, найденную Солнышком в пещере. Она выставила её перед собой, чтобы все увидели статью в «Дейли пунктилио», которую она так долго скрывала от младших Бодлеров.

— «ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ ИЗМЕНА ФЕРНАЛЬДА», — прочла она вслух заголовок, а затем, строкой ниже, — фамилию того, кто написал статью: — «Жак Сникет». «Установлено, что пожар, который уничтожил Центр „Ануистл Акватикс" и унёс жизнь известного ихнолога Грегора Ануистла, был устроен Фернальдом Уиддершинсом, сыном капитана подводной лодки „Квиквег". Участие семьи Уиддершинсов в недавно происшедшем расколе породило ряд вопросов относительно…» — Вайолет подняла голову и встретилась со злобным взглядом олафовского приспешника. — Остальная часть статьи расплылась, — сказала она, — но смысл ясен. Вы изменили Г. П. В. и перебежали к Олафу.

— Разница между двумя сторонами раскола, — добавил Клаус, — в том, что одна сторона тушит пожары, а другая их устраивает.

Крюкастый пригнулся вперёд и наколол газету на крюк, потом он повернул статью к себе, чтобы прочесть её самому.

— Видели бы вы тот пожар, — тихо проговорил он. — Издали будто гигантский чёрный столб поднимался прямо из воды. Будто горело само море.

— Ты, наверное, гордился своей работой, — с горечью сказала Фиона.

— Гордился? — переспросил крюкастый. — Да это был худший день в моей жизни. Тот столб дыма… ничего печальнее в жизни не видывал. — Он насадил обрывок газеты на второй крюк и разодрал газету в клочья. — В «Пунктилио» все перепутали: капитан Уиддершинс мне не отец и фамилия у меня другая. И с пожаром не все так просто. Вы должны знать, Бодлеры, что в «Дейли пунктилио» рассказана не вся история. Так же как яд смертоносных грибов может послужить источником чудодейственных лекарств, так и кто-то вроде Жака Сникета может совершить подлость, а кто-то вроде Графа Олафа совершить благородный поступок. Даже ваши родители…

— Отчим знал Жака Сникета, — перебила его Фиона. — Жак был хорошим человеком, а Граф Олаф убил его. И ты тоже убийца? Это ты убил Грегора Ануистла?

Ничего не ответив, крюкастый с мрачным видом вытянул перед собой крюки.

— Когда ты видела меня в последний раз, — сказал он Фионе, — у меня было две руки, а не крючья. Наш отчим небось не рассказал тебе, что со мной случилось. Он всегда твердил, что на свете есть тайны, о которых не следует знать молодым. Вот олух!

— Наш отчим не олух, — запротестовала Фиона. — Он благородный человек. Так точно!

— Люди не бывают либо плохими, либо благородными, — возразил крюкастый. — Они вроде фирменного салата — вкусное и невкусное, плохое и хорошее нарублено и перемешано, так что получается неразбериха и раздоры. — Он обернулся к Бодлерам и показал на них крюком. — Поглядите на себя, Бодлеры. Вы что же, считаете, будто мы с вами такие разные? Когда орлы несли меня над горами, я увидел внизу пепелище — то, что осталось от Пустошей после пожара, который мы с вами устроили вместе. Вы жгли — и я жёг. Вы присоединились к команде «Квиквега», а я — к команде «Кармелиты». Оба наших капитана люди ненадёжные, оба стремятся попасть в отель «Развязка» к четвергу. Единственная разница между нами — это разные портреты на комбинезонах.

— У нас — портрет Германа Мелвилла, — возразил Клаус. — Писатель величайшего таланта; в своей странной, нередко экспериментальной философской прозе он привлекает наше внимание к тяжёлому положению зачастую презираемых людей — бедных моряков или эксплуатируемых подростков. Я горжусь тем, что ношу его портрет. Но на вас портрет Эдгара Геста. Он был поэт ограниченных способностей, писал неуклюжие, скучные стихи на безнадёжно-сентиментальные темы. Как вам не стыдно!

— Я и сам не слишком люблю Эдгара Геста, — признался крюкастый. — До того как примкнуть к Графу Олафу, я изучал поэзию с отчимом. Мы читали друг другу стихи в кают-компании «Квиквега». Но теперь слишком поздно. Я не могу вернуться к прошлой жизни.

— Возможно, и нет, — согласился Клаус. — Но вы можете вернуть нас на «Квиквег», чтобы мы спасли Солнышко.

— Пожалуйста, — услышали дети голос Солнышка из глубины шлема. Голос был хриплый, казалось, скоро она совсем не сможет говорить.

Какое-то время в камере, по мере того как одна за другой проходили решающие минуты отпущенного Солнышку часа, слышались лишь ужасающий кашель Солнышка да ворчание крюкастого, который ходил из угла в угол, сплетая и расплетая крюки и решая, как быть. Вайолет с Клаусом следили за его крюками и вспоминали все случаи, когда он угрожал ими Бодлерам. Одно дело полагать, что в людях плохое и хорошее перемешано наподобие ингредиентов в салате, но совсем другое — глядеть на пособника отъявленного негодяя, который столько раз старался причинить им зло, и пытаться выискать в нем хорошее, хотя вспоминаются только причинённые им боль и страдания. Пока крюкастый кружил по комнате, Бодлеры словно копались в салате, состоящем главным образом из ужасных и, возможно, даже ядовитых элементов, и отчаянно пытались отыскать тот единственный благородный кусочек, который мог бы спасти их сестру. В точности как я временами отрываюсь от своих записей, лежащих передо мной на столе, и копаюсь в салате, надеясь, что в моем официанте больше благородства, чем вредности, и мою сестру Кит, возможно, спасёт маленький ломтик тоста, пропитанного соусом, если мне удастся найти его в тарелке. Наконец после долгого мычания и хмыканья, что в данном случае означает «после того, как он долго бормотал и откашливался, чтобы оттянуть решение», олафовский приспешник остановился перед детьми, упёр крюки в бока и преподнёс им поистине хобсоновский выбор:

— Я отведу вас на «Квиквег», если вы возьмёте меня с собой.

— Так точно! — воскликнула Фиона. — Так точно! Так точно! Так точно! Мы возьмём тебя с собой, Фернальд! Так точно! Вайолет с Клаусом переглянулись. Они, конечно, были благодарны за то, что крюкастый отпускал их и они могли попытаться спасти Солнышко от медузообразного мицелия, но им невольно захотелось, чтобы Фиона не произносила столько раз «Так точно!». Они опасались, как бы им потом не пришлось пожалеть о принятом решении — пригласить олафовского пособника на «Квиквег», хоть он и давно пропавший брат Фионы.

— Я очень рад, — проговорил крюкастый, одарив Бодлеров улыбкой, которая показалась им непроницаемой, иначе говоря, «трудно было понять, приятная она или гадкая». — У меня масса идей насчёт того, куда мы направимся, после того как покинем «Кармелиту».

— Что ж, я не прочь их услышать, — отозвалась Фиона. — Так точно.