Три желания женщины-мечты - Дарья Донцова

Платонов достал из сумки ноутбук, открыл его и повернул экраном ко мне.

— Читай. Лучше вслух. Можешь по ходу задавать вопросы.

— «Тамара Юрьевна Николаева, — начала я, — девичья фамилия Макарова, скончалась в результате ДТП. Дети: Олег трех лет, Алла, которой исполнилось два, и годовалая Катя остались на руках отца». Постой! Ничего не понимаю! Кто такая эта Тамара?

— Первая жена Геннадия Петровича, — пояснил Андрей и засунул в рот кусок мяса.

— Дети у профессора не от Нины Анатольевны? — поразилась я.

— Ммм… бу-бу-бу, — произнес Платонов.

— Немедленно прожуй и тогда говори, — потребовала я.

Андрей энергично заработал челюстями, отхлебнул воды, и его речь стала внятной.

— В первый раз Геннадий Петрович женился на Макаровой. Будущая супруга работала научным редактором в издательстве, которое выпускало его монографию. Думаю, Тамара правила текст автора, и рабочие отношения плавно перетекли в личные. Тогда Николаев еще не имел профессорского звания, был всего лишь скромным кандидатом наук без больших денег. Родители его давно скончались, других родственников он не имел, пробивался по жизни сам, никто ему не помогал, карьерный рост не обеспечивал. Тамара и вовсе оказалась девятым ребенком в семье, самым младшим. Ее родители жили бедно, мать была уборщицей, отец сторожем на местном кладбище. Куча детей, всех обуть-одеть-накормить надо, так что, полагаю, достатка в доме не было. Но Тамарочка была умненькой, получала в школе одни пятерки и поступила в институт, а когда защитила диплом, ее взяли в издательство. Там двадцатитрехлетняя девушка и встретила Геннадия.

— Откуда ты столько подробностей выяснил? — поразилась я. — Ни профессора, ни его первой супруги нет в живых.

Андрей потянулся к салату.

— Некрологи в газетах. Семья тогда жила в городе Октябрьск, о смерти Тамары пресса много писала.

Я вновь удивилась.

— Чем скромная женщина привлекла внимание журналистов?

Платонов отодвинул пустую тарелку.

— Ну, тут особый случай. В Октябрьске находился научно-исследовательский институт, работавший на оборону. Одну из лабораторий возглавлял всемирно известный физик Николай Сажин, лауреат кучи международных премий. Мужик был диссидентом, не боялся критиковать советский режим и потому являлся костью в горле у власти. Но засадить его в лагерь по какой-нибудь уголовной статье не могли.

Я взяла меню и открыла раздел «Десерты».

— Слышала о таких историях. Советская власть не хотела вызывать упреки Запада в преследовании инакомыслящих. Если какой-нибудь никому не известный человек принимался сыпать антикоммунистическими лозунгами, его живо объявляли сумасшедшим, запихивали в психушку, и конец истории. А вот с ученым мировой величины так не поступишь, «Голос Америки», «Свободная Европа» и прочие радиостанции поднимут вой, разразится скандал.

Андрей наколол на вилку дольку помидора.

— Верно мыслишь. А еще некоторых знаменитых диссидентов не трогали, разрешали им говорить что взбредет в голову и даже выпускали за границу. Знаешь, почему?

Я отложила меню.

— Чтобы иметь возможность заявить лидерам капиталистических стран: «О каком притеснении инакомыслящих ведете речь? Посмотрите на Сажина. Он заведует лабораторией, имеет ордена-медали и критикует советскую власть. У нас полная свобода слова».

Платонов откинулся на спинку стула.

— Догадываешься, сколько нервов и крови бунтующий ученый испортил секретарю обкома партии Леониду Кравченко?

— Думаю, тот не особенно любил Сажина, — согласилась я.

— Сразу после начала перестройки жители Октябрьска устроили демонстрацию с требованиями убрать Кравченко, — продолжал Андрей. — Дошло до швыряния камней в его дом. Партийного бонзу обвиняли в кумовстве, воровстве и прочих грехах, а во главе протестного движения стоял Николай Сажин. Новое руководство страны сразу после захвата власти играло в демократию, Кравченко сместили, лишили всех привилегий, заставили освободить роскошный особняк. Вместо него управлять областью стал диссидент-физик. О бывшем главе райкома целый год никто не слышал, а потом тот вынырнул из небытия… в качестве владельца желтой газеты «Вся правда» и местного телеканала под тем же названием. Эти СМИ сразу стали бешено популярными, что вполне понятно. Это сейчас люди привыкли к сплетням, охотничьим историям и скандальным разоблачениям, а во второй половине восьмидесятых подобное было в новинку. Папарацци писали о многих местных знаменитостях, но особенно доставалось Сажину. Тут надо признать: физик-лауреат, как и большинство диссидентов, прекрасно умел критиковать власти, привык кричать, что все плохо, хозяйство в области ведется неправильно, деньги из бюджета невесть куда деваются, но когда сам очутился в кресле начальника, растерялся, поскольку не знал, как наладить хорошую жизнь. Нападать ведь намного легче, чем созидать. Чтобы область выжила, Сажину пришлось принимать непопулярные решения, например, он отменил бесплатный проезд в транспорте. Для всех.

— Да уж, — протянула я. — Представляю, как бы заорал ученый, пойди на такую меру его предшественник.

— Еще у физика были горе-советчики, — поморщился Платонов, — которые порекомендовали ему поселиться в бывшем доме Кравченко. Дескать, это служебное жилье, придется устраивать приемы…

— Совсем некрасиво, — вздохнула я. — Знаешь, мне кажется, что тот, кто громче всех кричит о желании сделать жизнь народа счастливой-богатой-сытой, получив власть, вмиг забывает о сирых-убогих и принимается набивать собственные карманы.

— СМИ Кравченко не оставляли ни одного действия Сажина без комментариев, — продолжал Платонов, — и под их влиянием простые люди стали считать физика мелким гадом, который их обманул. Так вот, за рулем «Волги», сбившей Тамару, находился Сажин.

— Ого! — воскликнула я.

— В тот день Николаев был на работе, а его жена пошла утром в магазин, оставив Катю, Олега и Аллу с соседкой, — не отвлекался от темы Андрей. — Нужно было пересечь улицу, и Тамара, подождав, пока вспыхнет зеленый сигнал светофора, пошла через проезжую часть. И тут вылетевшая из-за поворота машина физика-губернатора сшибла многодетную мать. Тамара скончалась на месте, свидетелей ДТП оказалось более десяти человек.

— И пресса начала трубить о кончине жены Геннадия Петровича, — предположила я.

Платонов кивнул:

— Смерть несчастной владелец СМИ Кравченко использовал по полной. Его газета писала, что физик убил прекрасного человека, выложила на страницы описание детства Тамары, напомнила про полученную ею золотую медаль в школе и красный диплом в вузе. Рефреном звучала фраза: «Трое малышей осиротели, муж окаменел от горя».

— Но это правда, — вздохнула я.

Андрей отпил кофе.

— Бывший диссидент не стал отрицать свою вину, признался, что всю ночь гулял у приятеля на дне рождения. Выпил, правда, немного, пару бокалов сухого вина, это не доза для стокилограммового мужика, но все равно в его крови нашли алкоголь. У Сажина был шофер, но когда требовалось поехать по личным делам, Николай всегда сам садился за руль. В субботу он поехал к другу без водителя, зная, что не наклюкается до поросячьего визга, ведь всегда был умерен в спиртном. Но бессонная ночь притупила его внимание, вот он и не заметил, что поворачивает на красный свет. Сажин страшно переживал, просил прощения у Геннадия, подарил вдовцу свою кооперативную «трешку», купленную еще в советские годы, и Николаев быстренько перебрался из коммуналки в прекрасное жилье.