Сосед по парте - Тамара Шаркова

Я заглянул в буфет — все бокалы были на месте, а бутылки я не нашел ни на полках, ни в мусорном ведре. Кашлять я стал даже больше, чем раньше. Спрашивается, зачем было столько мариноваться в этом горчичном соусе! Я включил комп, принялся просматривать почту и увидел, что Влад из Екатеринбурга наконец разродился летними фотографиями о поездке на Крит.

О ночном происшествии я не вспоминал, и спокойно ждал, когда придет Градов или проявится Шишкарев. Фотографии, присланные Владом, я распределил в две папки. Одна была для мамы с изображением всяких голубых обезьян, синих птичек и красных юношей из Кносского дворца. Другая — для меня с приколами Влада. Кстати, дед называл его Славиком и другого имени не признавал. В приколах Влад снимал свои ноги в разной обуви и без нее в разных местах: на черном песке, на каменной дороге и даже под столом в кафе.

«Мальчики, я скоро буду дома. Я вас очень люблю»

В общем, я оказался редким экземпляром человека без интуиции. Все всегда вокруг меня, если что-то случалось с их близкими, говорили: «Я как чувствовал! Я места себе не находил!» А я в это утро был совершенно спокоен. Вот вечером, когда мама не позвонила и не отвечала на звонки, я все время надоедал Градову с расспросами. Но именно сегодня я не волновался, не вылезал из своей комнаты и беспечно гуглил в поисках интересных фактов о Крите. Есть мне не хотелось, потому что из-за кашля и таблеток меня тошнило.

В пятом часу хлопнула дверь, пришел Градов. Я вышел к нему в коридор и вот тогда-то понял: что-то случилось. У него были такие глаза! Вот я не могу подобрать слова для описания, но мне кажется, что растопку для костра он точно бы зажег взглядом.

— Кит! — сказал он каким-то сдавленным голосом. — Давай сядем!

И поволок меня в мою комнату. Там, не раздеваясь, он рухнул на диван и усадил меня рядом.

— Кит! Послушай! Маме сделали операцию, и она уже проснулась после наркоза! Теперь все будет хорошо! Понимаешь, сынок? Все будет хорошо!

Я не знаю, как на моем месте вел бы себя нормальный человек, который «так и знал» и «предчувствовал». Но я, как идиот, страшно разозлился и стал орать, почему он не сказал мне об операции раньше. Я даже вскочил, схватил его за плечи и стал трясти. А он глупо улыбался и осторожно старался отвести от себя мои руки. Когда это ему удалось, он вышел из комнаты, а я схватил палку от складного зонтика, которой открываю форточку, и стал лупить ею по своей подушке. Меня хватило не надолго, и я повалился на постель. В квартире было тихо. Я подождал немного и вышел в коридор. Заглянул в кухню — никого. Открыл дверь в мамину комнату и увидел, что Градов лежит ничком на мамином диване и, похоже, уже отключился!

Я подошел, поднял с пола его куртку и ботинки и отнес все в переднюю. Стал звонить маме, но, как и вчера, «абонент…» и так далее. Объявился Родька. Я сказал ему:

— Маме сделали операцию, больше ничего не знаю, а ты в классе не базарь.

И стал ждать, когда Градов придет в себя. А что я еще мог сделать? У дяди Миши грипп осложнился чем-то сердечным, и Марта сидела с ним дома. Если мне не позвонила, значит ничего не знает. Остальные тем более были не в курсе.

* * *

Градов вышел из комнаты в двенадцатом часу. В носках, небритый, с помятым лицом — просто бродяга с большой дороги. Заглянул ко мне в комнату, сказал:

— Не спишь?

И, тяжело ступая, направился в кухню. По-моему, он не помнил, что между нами произошло до того, как он уснул. Я пошел за ним. Под чайником металось красноватое пламя, а на его боках с шипением испарялась вода. Потому что Градов, как всегда, забыл про фильтр и наливал воду прямо из-под крана.

— Расскажи подробней, — попросил я, неожиданно для себя называя его на «ты».

— Ну, да. Подробнее, — вялым эхом ответил Градов. — Операцию сделал тот хирург, о котором говорил Гия. Удалось нам его уговорить. Приехал и все сделал отлично, высший класс. Гия сказал. А самое главное, парень, оправдались хо-ро-шие ожидания. Понял?

Он поднялся.

— Ты вот что, посмотри за чайником, а я в душ. И еще… горчичники уже завтра, ладно?

Мама три дня была в реанимации. Мобильник у нее забрали, но Леша каким-то образом уговорил сестру, и она передала маме от нас записку и принесла ответ. Мама написала кривыми буквами:

«Мальчики, я скоро буду дома. Я вас очень люблю».

* * *

Отношения наши с Градовым очень изменились. До этого я к нему обращался, никак его не называя. И вдруг сразу стал «тыкать» и называть Лешей, правда нечасто. Он не только спокойно к этому отнесся, он этому обрадовался. И вот раньше каждый из нас был сам по себе, а теперь мы были вместе. Если бы этого не случилось, не знаю, как бы я справился с неприятностями, которые ждали меня в школе.

«Найди и исправь ошибку!»

Во вторник я получил от детского врача справку и сразу же с Лешей и Мартой пошел к маме. Она была одна в новой палате для двух больных. Ее соседка только что выписалась. Мама уже сидела на кровати и могла недолго ходить. Я думал, что когда мы увидимся, то не сможем наговориться. Но получилось совсем не так. Говорила Марта. Вернее спрашивала. А мне хотелось только держать маму за руку и смотреть на нее. Леше тоже. Правда он все время куда-то убегал и говорил то с палатной сестрой, то с главной, то с какими-то врачами. И все здоровались с ним, как со старым знакомым. Врач Гия сказал, что все хорошо, но выздоровление — это трудная работа, и нужно набраться терпения. Вторник был седьмым днем после операции. Как сказала Марта, критическими считаются третий и седьмой день. И вот, после нашего ухода, у мамы поднялась температура.

Для меня критическим днем оказался восьмой, когда после болезни пришла в школу географичка и проверила наши контрольные работы по Евразии. На уроке она раздавала их по списку в журнале и сразу же заносила туда отметки. Я оказался исключением. Уже дошла очередь до Шишкарева, наконец получила свой тройбан Яковлева, а на