Бункер разбитых сердец - Кирилл Казанцев

Вот к таким мыслям Аркадий Самохваленко и пришел. Поначалу успокоился, но вскоре снова впал в сомнения. А кто же он сам теперь после этого? Предатель? Враг революции? Изменник партии? Как его-то назвать после такого? Теперь он и сам заслуживает расстрела, как сомнительный элемент. Тут ведь получается, нашим и вашим спляшем. А ведь это либеральничество. Как раз то, что жестко критикует сам товарищ Ленин и его соратники. Да и Дзержинский самолично расстрелял бы такого своего сотрудника.

Проворочавшись на провисшей железной кровати почти до рассвета, Аркадий не выдержал и, вынув из-под подушки шкатулку, стал искать для нее место поукромнее. Обойдя комнату по периметру при тусклом свете свечного пламени, он простучал зачем-то стены, заглянул в чугунную печку, что шла в потолок, даже в золе покопался, но, вспомнив вдруг, как однажды, изымая буржуйское добро в одном из богатых домов, вынимали сокровища из-под пола, сразу определился. Благо топор и гвозди имелись. Подковырнув одну из половых досок, что шла поперечником от порога, сунул под нее руку. Место есть. Аккурат для тайника хватит. Еще раз полюбовался фотоснимком Анны, даже прильнул к нему губами, и снова обернув тряпицей свои реликвии, спрятал. Доску решил приколотить обратно в более подходящее время. Негоже сейчас обухом греметь да соседей будить ни свет ни заря. Не надо привлекать к себе лишнее внимание.

Только после всех нехитрых манипуляций он наконец забылся тревожным сном. Сном чекиста, полюбившего классового врага. И вот с этого дня в нем и поселился страх. Страх, который уже не отпустит его до конца дней.

Поспать удалось всего-то три с половиной часа. Но перед товарищем Тупиным Самохваленко предстал во вполне сносном виде, не считая красноватых прожилок в глазах. Он уже мысленно подготовил свой устный доклад, который начальство непременно потребует изложить впоследствии и письменно.

* * *

Еще вчера смена Елены Алексеевны закончилась, и склад пришлось принимать у Наденьки. Той, что когда-то была его первой любовью и первой же предавшей его женщиной. Вместе они тут оказались по чистой случайности, которая совсем не обрадовала Родина. Теперь Наденька ужасно сожалела о своем поступке, что еще больше его напрягало. Она пыталась лезть с объяснениями, с никому не нужной дружбой и даже откровенно пыталась его соблазнить, доставляя тем самым нервотрепку и себе и Михаилу. Но даже это сейчас не могло испортить ему настроение.

– Привет, Миша, – проворковала Наденька, когда он переступил порог. – Как дела?

– Очень хорошо, просто замечательно, – кивнул он и поспешил к своему столу, зная, что она непременно подойдет, чтобы продолжить разговор.

Так и есть. Она заперла свою «каморку» на ключ и направилась к Михаилу, нарочито вихляя полными бедрами, обтянутыми не по размеру ей узкими джинсами. Он быстро достал из ящика стола газету о спорте, которую уже давно прочитал, и сделал вид, что ничего теперь вокруг не замечает.

– Чего новенького? – спросила она, приблизившись, но Родин хранил молчание. Некрасиво, конечно, а что делать?

– А я вот тебе пирога кусочек принесла, – положила она на его стол прозрачный пакет с волнующим содержимым, приукрашенным вишней.

– Мм, спасибо, Надя, но не стоит обо мне так заботиться, – не отрывая взгляда от газеты, закивал он.

Вот, казалось бы, хорошая хозяюшка, пироги печет, в доме стерильность, жаждет опекать его. Но не нужна. Не нужна ни разу! И поскорее бы отправилась домой. А ведь он когда-то чуть разума из-за нее не лишился. Только уж очень давно. И не потому она не нужна сейчас, что стала толстой и не совсем молодой, и похожа на коренную жительницу совхоза «Имени Вымени», а потому, что изменила, предала. Так же, как и ее лучшая подруга Галина, ставшая ему женой. А потом и Ольга, и Марина. Нет, лучше не вспоминать. Да все они одним миром мазаны. А что еще ожидать от Светланы? Даже думать об этом не хочется. Просто никогда не надо влюбляться. Интересоваться этим прекрасным полом – да, а вот любить не стоит.

– Как это не стоит? – кокетливо возмутилась Наденька, и он, обуреваемый своими мыслями, подумал, что она их прочитала.

– Что? – посмотрел он на нее.

– Очень даже стоит. Ты вон какой худой. Надо хорошо питаться. Ешь побольше мучного, – улыбнулась она, подталкивая к нему пакетик с пирогом.

– Хорошо, хорошо, спасибо. Я учту твои советы, – закивал Михаил и вновь углубился в статью о хоккейном матче, прошедшем несколько месяцев назад.

Наденька еще немного постояла и, горестно вздохнув, застучала каблучками в обратном направлении. Родин тоже вздохнул. Облегченно. Выждав некоторое время, после того как она покинула территорию склада, пошел закрывать дверь. А затем, больше уже не теряя времени зря, взял пакет с противогазом, стараясь скрыть его от видеокамеры, и направился в глубь зала.

Сначала пришлось отодвигать восемь ящиков. А это почти два с половиной центнера. Но перенос тяжестей для хорошо на этом тренированного Родина не был проблемой. Времени занял немного. И вот он уже стоит над зияющим колодцем, ведущим в неизвестность. Интересно то, что оттуда не веяло холодом, что было бы вполне естественно. Посторонних запахов тоже не чувствовалось, как и в прошлый раз. Но тем не менее он все-таки натянул противогаз и, приладив за ремень фонарик так, чтобы он светил вниз, ступил на первую перекладину железной лестницы. Попробовал на прочность, слегка попрыгав на ней и при этом опираясь руками о край бетонного пола. Ничего. Крепкая. Не гнется, не сыпется. Опустил ногу еще на одну ниже. Тоже испытал. Нормально. И уже спокойно стал спускаться, периодически поглядывая вниз. Пока вокруг него так и были четыре оштукатуренных стены. Никаких тебе изъянов или похабных надписей, какие всегда просятся на такую притягательную поверхность, которая легко крошится от проведенного по ней гвоздика. Холода тоже пока не ощущалось. Михаил в очередной раз посмотрел вверх, где тускло высвечивался прямоугольный проем, и вниз. Кажется, он прошел половину пути. Нет, тут побольше, чем десять метров. Где-то двенадцать-пятнадцать будет. Что же это за сооружение? Кожа под резиной противогаза покрылась испариной, от которой стали запотевать стекла. «Вот суки! – выругался про себя Михаил, в адрес изготовителя. – Понаделают говна! А если военное время?! Даже не увидишь цель, куда стрелять. Зашибись! Ладно, пока смотреть не на что», – решил он и продолжил спуск почти вслепую, проговаривая про себя, как считалочку: мэйд ин чайна, маде ин чина…

И вот он почувствовал, что его правая нога коснулась дна. Даже дрожь возбуждения прошла по телу. Опустил вторую. Попрыгал для уверенности. Все тот же бетон. Чистый, не скользкий. Посветил под ноги фонариком, но из-за запотевших стекол был виден только луч света. Набрав в легкие побольше воздуха, он, и без того запыхавшийся, стянул с себя противогаз, не дыша обтер рукавом лицо, затем стекла, снова натянул на голову и глубоко вздохнул. Теперь он мог оглядеться вокруг себя, осветив пространство. Да, чутье его не обмануло. Внизу прямо напротив лестницы оказался проем. Высотой в человеческий рост. Похожий на небольшую арку. Родин направил свет туда. Луч фрагментарно выхватил нечто похожее на стол, покрытый светлой скатертью. Михаил прошел через арку и стал шарить фонариком по стенам. Справа от себя на уровне плеча обнаружил выключатель. Черный, выпуклый, с торчащими из него двумя кнопками. Черной же и красной. Такие использовались в начале прошлого века. Немного поколебался, но все-таки нажал на красную. Свет, хлынувший сверху из обычной лампочки без плафона, просто болтавшейся на длинном шнуре, заставил на минуту зажмуриться, поскольку глаза за время спуска привыкли к темноте. А когда их открыл и увидел то, что увидел, ахнул про себя, хоть и ожидал нечто подобное.