Бункер разбитых сердец - Кирилл Казанцев

Аркадий Самохваленко четко выполнял приказы руководства изо дня в день, зарабатывая себе авторитет. Он из кожи лез вон, чтобы проявить себя с положительной стороны и не вызвать на свой счет никаких подозрений. Недаром говорят: на воре шапка горит, и он, каждый день переступая через порог своей комнаты, под которым хранил вещи, отданные ему наивной Анной, мысленно съеживался от страха, что его уличат в обмане, и порой даже жалел, что их взял. И что это тогда на него нашло? То ли хотел показать ей всю серьезность ситуации, которая, как оказалось, яйца выеденного не стоила, то ли блеснуть своей силой и грозностью, чтоб испугалась и зауважала? Но как бы там ни было, он перестал уважать самого себя. И стал ждать того момента, когда сможет по-настоящему пригодиться Анне или даже спасти ее от неминуемой погибели. Тогда он сможет реабилитировать себя в собственных глазах, помогая ей и рискуя своей шкурой. И, похоже, этот день настал. День, ужаснувший всех честных советских граждан.

Тридцатого августа был убит Урицкий – председатель петроградской Чрезвычайной комиссии. В тот же день было произведено покушение на жизнь самого Владимира Ильича Ленина. И немедленное сообщение из столицы облетело все уголки молодой республики. Буквально все чекисты были поставлены на уши. Вышло срочное постановление Феликса Дзержинского хватать всех без разбора их сословий и регалий, кто мог вызвать хоть какое-то подозрение в диверсиях и подготовках террористических актов, направленных против советской власти. И даже тех, кто не вызывает подозрений. Он обвинял своих подведомственных в том, что они расстреливают и арестовывают слишком вяло и мало, грозясь нерадивых подвергнуть жесткой чистке. Красный террор должен был принять невероятный размах! На месте расстреливать всех, кто хранит любое огнестрельное оружие, кроме, конечно, тех, кто его обязан при себе иметь. Сослать в концентрационные лагеря недобитых буржуев в двадцать четыре часа. Делать поквартирные обходы и днем и ночью, в поисках мало-мальски подозрительных личностей, проверяя прописку и командировочные листы. В общем, никого не впускать, никого не выпускать.

Под этот шум и тарарам Самохваленко улучил момент и решил одним днем туда и обратно немедленно посетить свое село. Это займет не более четырех часов, но вполне на это время можно создать вид своей бурной деятельности в городе. Сейчас его никто до точности минут проверять не станет, и он рискнет. Необходимо предупредить Анну, чтобы она… А что она? Ушла бы жить в глухой лес? Уехала бы за границу? Отсиделась бы в погребе? Он не знал, что ей предложить разумного. Ну… ну, хотя бы то, что ее отец должен немедленно избавиться от своего охотничьего ружья. Из-за него могут поставить к стенке всех домочадцев, не разбираясь.

Времени навестить собственную семью у него не было, да за них он и не беспокоился, и прямиком направился к дому Сутуловых, постоянно оглядываясь по сторонам, готовый немедленно ретироваться. Его и самого, пока сюда ехал в переполненном вагоне, дважды проверял патруль на наличие документов, даже не доверяя форме чекиста. Да, он действительно сейчас сильно рисковал. Но желание видеть Анну было выше этого. «Небось, обойдется, – взволнованно думал Аркадий, ускоряя шаг. – Только бы она опять не шастала где-нибудь под березами в поисках своих дурацких грибов». С другими же членами ее семьи он разговаривать не собирался. До них ему нет никакого дела.

По-хозяйски открыв калитку, Самохваленко решительно зашагал по тропинке к дому Сутуловых, но тут же увидел Анну. Она стояла возле беседки и поправляла лозы дикого винограда, которыми та была густо оплетена. Анна тоже его заметила. Но на этот раз на ее лице не появилось и намека на улыбку. Наоборот, ее взгляд помрачнел, черты лица сделались жесткими и колючими. Она молча наблюдала за его приближением.

– Здравствуй, Аня, – почти робко поприветствовал ее Аркадий, не ожидавший такого неласкового приема. Анна лишь сдержанно кивнула головой и, словно больше не замечая его присутствия, вновь погрузилась в свое занятие. – А чего это ты такая невеселая? Случилось чего?

Анна лишь слегка качнула головой, дернула плечиком и наклонилась за очередной лозой, что стелилась по земле, чтобы вплести ее в общую картину. Что означал этот жест, Самохваленко не понял. Все это его начинало раздражать. Он, как дурак, рискуя шкурой, примчался к ней, чтобы предупредить об опасности, а она даже в сторону его не смотрит. С момента их последней встречи прошло не больше трех недель, а такая перемена. То прыгала возле него, угощая чаем, страстно отдавалась в лесу, смотрела влюбленным взглядом, а теперь вдруг такая неприступная, даже злая. Что могло произойти за это время? Но разгадывать какие-то там ребусы у него не было времени, и он, бесцеремонно схватив Анну за запястье, рывком затащил в тенистую беседку. Она лишь тихо ахнула от неожиданности и плюхнулась на деревянную лавку, слегка ударившись локтем о край стола.

– Слушай, Анюта! – приглушенно, но горячо заговорил Самохваленко, нависая над ней. – Ты мне тут загадки не задавай своим поведением! Я вообще-то по делу пришел. Предупредить. Знаешь, что в Петрограде случилось на прошлой неделе?!

Анна захлопала глазами, глядя на него снизу вверх и потирая ушибленный локоть, но продолжала хранить молчание.

– Ага, стало быть, не знаешь. Так вот, было совершено покушение на самого Ленина! К тому же убили Урицкого. И теперь таким, как ты и твоя семья, нужно быть готовыми к тому, что к вам вот-вот нагрянут здешние власти. Будут трясти так, что только и мечтай живым остаться. Я вот сейчас голову свою подставляю под топор, а ты мне тут настроеньице свое показываешь. Лучше бы спасибо сказала!

Теперь настроение Анны резко поменялось. В ее глазах уже не было презрения. Только страх. Страх и ожидание помощи.

– А что… Аркаша, скажи, что делать? – прошептала она, прижимая ладонь к груди. – Господи, что с нами будет?

Ему понравилось, что он снова стал хозяином положения, и решил еще больше постращать эту своенравную барыньку, прибавляя себе, как ему казалось, весу.

– У нас теперича ничем не ограниченные полномочия, – пламенно продолжил Самохваленко. – Феликс Эдмундович даже ругает нас за то, что мало мы вас расстреливаем и выселяем на принудительные работы! Вот придет сюда какой-нибудь простой красноармеец, не понравится ему что-нибудь, а он возьми да постреляй вас тут всех. И ничего ему за то не будет, окромя благодарности. Чуешь? Теперича даже в рабочих массах не подавляют инициативу резать всех буржуев и контрреволюционеров. Вы – вне закона. Чего хотят, то с вами и сделают. И никто не глянет на то, что твой папаша учительствует тут на селе за ради нищих ребятишек. Наоборот, уверен, ему запретят это делать, как элементу неблагонадежному. В городе уже много таких поснимали да отправили по этапу, – продолжал пугать Анну Самохваленко, но, заметив, что ее глаза наполнились слезами, вдруг сразу почувствовал к ней жалость и замолчал. Даже отвернулся. Стыдно стало.

– Но что же нам делать, Аркаша? – всхлипнула она, потянув его за рукав черной кожанки. – Ты только скажи.

– Ну, для начала пусть твой отец хотя бы ружье свое охотничье припрячет получше. Он же у тебя заядлый охотник, как я знаю, – понизив голос посоветовал Самохваленко, так и не глядя в ее сторону. – Или вовсе от него избавится. В речке утопит. За хранение любого оружия сейчас немедленный расстрел на месте.