Правдивая история завоевания новой Испании - Берналь Дель Кастильо

Донья Марина и глазом не моргнула при этих рассказах, а обнимала и гладила старуху; затем встала, говоря, что теперь пойдет собирать свои вещи. Сама же, конечно, пошла к Кортесу и все от слова до слова пересказала ему. Кортес велел привести старуху и извлек из нее еще немало ценных сведений.

Так прошла ночь. С наступлением же дня в наши квартиры привалила великая сила индейцев под видом носильщиков и двухтысячного вспомогательного войска. Занятно было видеть затаенную радость и глубокую скрытую насмешку касиков и жрецов, предполагавших, что мы уже крепко сидим в мышеловке, ибо людей они привели много больше, нежели мы потребовали. Они наполнили громадные дворы сиes [(пирамиды храма)], нашей квартиры, которая сохранилась и по сию пору в память того кровавого дня.

Как ни рано они пришли, но нас они уже застали готовыми к работе. А именно, наиболее надежные из нас были расположены вдоль ворот, чтоб у каждого проходящего отнимать его оружие. Сам же Кортес с охраной находился в глубине двора, верхом на коне. Узнав, кстати, что наши два жреца тоже стоят вместе с другими пред воротами, он велел им сказать, что в их присутствии сегодня не нуждается, дабы таким образом избавить их от опасности и чтобы не говорили, что за добрые услуги он заплатил недобром.

Тогда Кортес, сидя высоко на коне, а донья Марина была около него, гневно обратился к касикам и остальным жрецам, подробно изложил им всю их измену, все предательские приготовления в городе в течение последних трех дней, прибытие отрядов Мотекусомы, и сказал им, что они должны заплатить нам, согласно сказанному Богом Нашим Сеньором и по велению короля, за то, что хотели убить нас и съесть наше мясо, ведь уже они приготовили горшки с [соусом чили] из соли, перца и томатов, и что все это вынуждает нас — самых лучших и храбрейших воинов — оружием наказать их, как до этого их соседи тлашкальцы. Касики, как один, ответили, что это так, но что вина падает не на них, а на послов Мотекусомы и на него самого. Но Кортес прервал их указанием, что по испанским законам они подлежат смерти, дал знак, и раздался выстрел — условленный сигнал для начала кровавой работы.

Множество индейцев было перебито нами3, другие были заживо сожжены. Не помогли им лживые обещания их лживых идолов!.. Не прошло и двух часов, как к нам присоединились наши друзья из Тлашкалы, которые отважно пробились сквозь полчища жителей Чолулы, а теперь стали, несмотря на наши предостережения, разбредаться для грабежа и ловли людей. На следующий день, впрочем, прибыли новые отряды из Тлашкалы и совершили новые неистовства в городе, ибо взаимная их ненависть действительно была непомерной. С великим трудом Кортесу, при помощи Альварадо и Кристобаля де Олида, удалось ввести их опять в нужные границы и выпроводить из города в лагерь.

Во время этой расправы к Кортесу устремились касики и жрецы из других, более отдаленных кварталов города, уверяя, что они и их подвластные не причастны к измене, в чем им и можно было верить, так как кварталы города имели особые управления, независимые друг от друга. К их просьбам присоединились и оба известных уже нам жреца, а также старуха, сватавшая донью Марину.

Сперва Кортес не очень склонялся на эти просьбы, но потом, велев позвать послов Мотекусомы, заявил, что он готов переменить гнев на милость ради уважения к Мотекусоме, а посему приостанавливает дальнейшее возмездие. Одновременно он вызвал и начальников тлашкальцев из лагеря и повелел им отпустить на волю весь их полон, мужчин и женщин, что те и сделали, повинуясь воле Кортеса. Конечно, им это было нелегко; впрочем, богатств они унесли все же достаточно — золота, одежд, соли, рабов. Еще любопытнее, что отныне отношения между Тлашкалой и Чолулой не только поправились, но и ничем, насколько я помню, более не нарушались. Затем Кортес велел местным касикам и жрецам принять меры, чтоб в пятидневный срок вернулись все жители и по-прежнему бы действовали все tianguez4 , то есть рынки, со своей стороны ручаясь, что никто никакой обиды не претерпит. Жители опасались, между прочим, что Кортес, взамен убитого главного касика, участника заговора, сам назначит нового, грозного; но Кортес поступил иначе, чем много способствовал возвращению мира и доверия, именно: узнав, что по законам страны наибольшее право имеет брат убитого, он ему и передал это место.

Когда город опять наполнился народом и сутолокой, Кортес велел созвать всех, особенно касиков и жрецов, и держал перед ними длинную речь о преимуществах нашей святой веры и о пакости и тщете идолослужения и человеческих жертв, напомнив, что недавнее обещание их идолов насчет победы было посрамлено. Посему он надеется, что вскоре они разрушат свои капища либо сами, либо попросят сделать это нас, а пока один из си должен быть отделан заново, и в него поместят алтарь и крест. Собравшиеся согласились на это, дали даже кучу обещаний, хотя потом их и не сдержали, но падре Ольмедо утешал нетерпение Кортеса указанием, что счастливое наше вступление в Мешико должно сильно изменить мнение всех здешних людей.

Прибавлю теперь, что город Чолула лежит на равнине, окруженный многочисленными цветущими поселениями. И земля эта обильна маисом и разными овощами, множеством aji5, и вся покрыта агавами, из которых делают вино. Город же, вроде наших Талаверы или Пласенсии, знаменит своей посудой с красивыми рисунками, которая расходится и в Мешико, и по всем окрестным провинциям. В самом городе до сотни cues [(пирамид храмов)], из которых особенно замечателен один, величиной больше всех мешикских, с почти сотней дворов и колоссальным идолом, к которому устремляются паломники со всех сторон, принося жертвы и подарки и совершая 9-дневное служение…

Остается еще сказать о войске, посланном сюда Мотекусомой. Узнав о нашей расправе, они немедленно повернули обратно в Мешико, где Мотекусома, вне себя от огорчения, тщетно вопрошал богов, что ему следует предпринять: помешать ли нашему продвижению на Мешико или, наоборот, спокойно впустить нас в столицу. Лишь после двухдневных кровавых жертвоприношений оракул сказал, что он немедленно должен послать к нам посольство, чтоб извиниться за события в Чолуле, всячески способствовать нашему приходу в Мешико, а затем, когда мы прибудем туда, прервать все сообщения и уничтожить нас голодом, жаждой и постоянными атаками. Тогда-то бог Уицилопочтли и примет с великим удовлетворением великую жертву — всех белых людей, рассеченные тела которых будут съедены верующими и храмовыми животными…

Кроме того, понятно, весть о наказании Чолулы с невероятной быстротой распространилась по всей Новой Испании, и слава нашей непобедимости возросла больше прежнего; прослыли мы также вещими, так как всякое тайное дело для нас сейчас же становится явным.

Две недели пробыли мы в Чолуле, которая успокоилась и оживилась, совсем как раньше. Затем мы выступили в Мешико1. Но накануне еще прибыло новое посольство от великого Мотекусомы с обычными подарками тысячи в две песо: высказав свое сожаление за события в Чолуле и свой гнев по поводу того, что злое дело осмелились связать с его именем («жаль, что вы этот народ лгунов не наказали еще сильнее!»), Мотекусома звал нас в Мешико. Все мы, и солдаты, и капитаны, несказанно обрадовались такому повороту дел, и жажда увидеть, наконец, сказочно богатый Мешико усилилась непомерно, особенно у нас, бедняков, участников прежних открытий, не имевших кубинских поместий.