Матильда Кшесинская. Воспоминания - Матильда Кшесинская

Приближался день, когда я должна была родить. Все было приготовлено к этому у меня на даче в Стрельне. Мой личный доктор, который должен был принимать, был в отсутствии, пришлось вызвать из Петергофа ассистента профессора Отта, доктора Драницына, который вместе с личным доктором Великого Князя Михаила Николаевича, Зандером, принимал ребенка. Меня едва спасли, роды были очень трудные, и врачи волновались, кто из нас выживет: я или ребенок. Но спасли обоих: ребенка и меня.

У меня родился сын, это было рано утром 18 июня, во втором часу. Я еще долго проболела с высокой температурой, но так как я была сильная и здоровая по натуре, то сравнительно скоро стала поправляться.

Когда я несколько окрепла после родов и силы мои немного восстановились, у меня был тяжелый разговор с Великим Князем Сергеем Михайловичем. Он отлично знал, что не он отец моего ребенка, но он настолько меня любил и так был привязан ко мне, что простил меня и решился, несмотря на все, остаться при мне и ограждать меня как добрый друг. Он боялся за мое будущее, за то, что может меня ожидать. Я чувствовала себя виноватой перед ним, так как предыдущей зимой, когда он ухаживал за одной молоденькой и красивой Великой Княжной и пошли слухи о возможной свадьбе, я, узнав об этом, просила его прекратить ухаживание и тем положить конец неприятным для меня разговорам. Я так обожала Андрея, что не отдавала себе отчета, как я виновата была перед Великим Князем Сергеем Михайловичем.

Трудный вопрос стал передо мною, какое имя дать моему сыну. Сперва я хотела назвать его Николаем, но этого я и не могла, да и не имела права сделать по многим причинам. Тогда я решила назвать его Владимиром, в честь отца Андрея, который всегда ко мне так сердечно относился. Я была уверена, что он ничего против этого иметь не будет. Он дал свое согласие.

Крестины состоялись в Стрельне, в тесном семейном кругу, 23 июля того же года. Крестными были моя сестра и наш большой друг, полковник Сергей Андреевич Марков, служивший в Лейб-Гвардии Уланском Ее Величества полку. Согласно обычаю, я как мать не присутствовала на крестинах. В этот день Великий Князь Владимир Александрович подарил Вове чудный крест из уральского темно-зеленого камня с платиновой цепочкой. Увы, этот драгоценный подарок остался в моем доме в Петербурге.

Летом, когда я уже встала, меня посетил Великий Князь Владимир Александрович. Я была еще очень слаба и приняла его лежа на кушетке и держа своего младенца на руках в пеленках. Великий Князь стал передо мною на колени, трогательно утешал меня, гладил по голове и ласкал меня… Он знал, он чувствовал и понимал, что у меня творится на душе и как мне нелегко. Для меня его посещение было громадной моральной поддержкой, оно дало мне много сил и душевное спокойствие.

Силы мои стали быстро восстанавливаться, так что через два месяца я уже могла танцевать в Петергофе на парадном спектакле по случаю свадьбы Великой Княгини Елены Владимировны с Королевичем Николаем Греческим, которая состоялась 16 августа 1902 года в Царском Селе. Парадный спектакль был в Петергофском театре 19 августа. Я выступила в одном акте из балета «Дон Кихот». Я очень пополнела после родов и долго не решалась участвовать в этом спектакле, но Директор Императорских театров В. А. Теляковский меня в конце концов убедил.

В этом году я, конечно, никуда за границу не поехала. Андрей осенью должен был поступить в Александровскую Военно-Юридическую Академию и все лето к этому готовился и тоже, конечно, никуда не поехал.

В этом году моя сестра Юлия окончила свою двадцатилетнюю службу на Императорской сцене и ушла в отставку, как полагалось. Она собиралась скоро выйти замуж за барона Зедделера и переехала к нему, и я стала устраивать ее освободившуюся комнату для сына.

Эта комната была рядом с моей спальней, я ее переделала в детскую.

Свадьба сестры состоялась 11 (24) декабря 1902 года. После свадьбы ее муж, барон Александр Логгинович Зедделер, ушел из Преображенского полка и перешел на службу в Министерство Путей Сообщения, состоящим при министре. Он скончался в Кап-д’Ай 5 (18) ноября 1924 года, 56 лет. Он родился 23 мая 1868 года.

Зимой этого сезона я танцевала новый одноактный балет «Фея кукол», поставленный братьями Легат, Николаем и Сергеем, на музыку Байера, по либретто Хасрайтера и Гауль. Сцена представляла внутренний вид игрушечного магазина в Гостином Дворе в тридцатых годах XIX века. За окном был виден Невский проспект, по которому гуляла публика в костюмах той эпохи. Этот спектакль состоялся 16 февраля 1903 года и был последним перед Великим постом.

Зимою как-то приехал из Москвы наш знаменитый и очаровательный тенор Собинов. Он заехал навестить меня, и я оставила его обедать. До обеда он попросил показать ему моего сына, и мы пошли наверх с ним в детскую. Няня готовилась укладывать его спать и держала на руках. Вова смотрел на нас своими сонными глазами, ему пора было спать, и Собинов решил пропеть ему колыбельную песню Лермонтова на музыку А. Г. Гречанинова:

своим дивным, мягким и таким теплым голосом, которым он так гениально владел, что у меня даже слезы навернулись на глаза.

«Скажите Вове, когда он подрастет, что Собинов спел ему колыбельную песнь», – сказал он.

Я часто рассказывала Вове про этот вечер, когда ему пел Собинов, чтобы он запомнил хорошо.

В начале этого года я получила очень лестное для меня приглашение выступить в Вене, в Королевском театре, в течение шести недель нашего Великого поста, когда у нас театры закрывались. Я должна была там танцевать «Коппелию» и новый для меня балет, «Эксцельсиор», в постановке венского балетмейстера, технически очень трудный.

В середине февраля, как только начался Великий пост, я выехала в Вену и взяла с собою мою горничную и костюмершу. Со мною поехали мой обычный партнер Николай Легат, моя подруга Ольга Боркенгаген и наша танцовщица Люба Егорова, которая в поездке продолжала заниматься с Легатом. В это время я сама брала уроки у Легата. Я считала, что итальянская школа Чекетти отнимала грацию и легкость в танцах, которую мне хотелось сохранить.

Мы все остановились в гостинице «Империал», переделанной из дворца, все комнаты поэтому были большие, высокие и неуютные, обставленные старинной, полудворцовой мебелью. Мое помещение в гостинице состояло из огромного салона и спальни, откуда двери вели в комнату Ольги Боркенгаген и Любы Егоровой. В том же этаже помешались горничная и портниха.

В один из первых вечеров мы все ужасно перепугались. Мы сидели в моей спальне, которая была отделена от салона раздвижной дверью, затянутой со стороны салона шелковыми занавесками. Вдруг нам показалось, будто кто-то шевелит занавесками, стараясь заглянуть в спальную. В страхе мы прижались друг к другу, пока не убедились, что это был просто обман зрения и никого в салоне нет. Все свои драгоценности я возила с собою и хранила у себя в комнате, в особом чемоданчике, так что, конечно, могла опасаться воров.