Троя. Падение царей - Дэвид Геммел

Геликаон пожал плечами.

— Тогда тебе лучше переодеться для пира, — сказал он, — иначе ты опоздаешь и пропустишь появление красного демона.

— Переодеться? — в замешательстве переспросила она.

— Наряд, который ты носишь, он… удобен, но вряд ли подходит для царского пира.

— Как глупо с моей стороны! — огрызнулась Андромаха. — Я, должно быть, подошла не к тому сундуку. Я открыла свой, тот, в котором лежит одежда для морского путешествия. Я сейчас же вернусь на «Ксантос» и одолжу какие-нибудь царские одежды у команды.

Геликаон покраснел, потом улыбнулся.

— Я идиот, — нежно сказал он. — Пожалуйста, прости меня. У тебя нет с собой и никаких украшений?

Андромаха сердито взглянула на него.

— Нет.

Он шагнул вперед, открыл кожаную сумку, висевшую у него на боку, вынул оттуда тяжелый кулон из золота и янтаря и протянул ей. На кулоне была искусно вырезана Артемида с луком. Янтарь был теплым на ощупь, и Андромаха медленно погладила пальцами безупречную поверхность, ощущая желобки резьбы.

Посмотрев в глаза Геликаону, она спросила:

— Почему ты носишь его с собой?

— Эта вещица попалась мне на глаза на рынке, — ответил он, слишком небрежно пожав плечами. Андромаха знала, что он купил кулон для нее. — Для меня будет честью, если ты наденешь его сегодня вечером.

— Тогда я его надену, — ответила она, подняв кулон к шее.

Встав у нее за спиной, Геликаон застегнул цепочку.

— Твои движения удивительно тверды для человека, которому предстоит сегодня вечером сражаться. Тебя так мало волнует этот бой?

— Да, — ответил Геликаон. — Думаешь, я самонадеян?

— Конечно, ты самонадеян, Геликаон. Ты и должен быть самонадеянным перед этим поединком. Но понимаешь ли ты, что любого можно победить? Нет ни одного непобедимого человека.

Геликаон ухмыльнулся.

— И ты хотела бы, чтобы с этой мыслью я отправился драться? С мыслью о том, что меня могут искалечить или убить?

— Нет! — воскликнула Андромаха. — Вовсе нет! Я просто не хочу, чтобы ты отправился драться, будучи слишком самоуверенным, вот и все.

— Теперь это вряд ли мне грозит. Пошли, нам пора. Это дурной тон — заставлять царей и убийц ждать.

Гершом перетянул поясом свой тяжелый шерстяной плащ, спасаясь от сильного северного ветра, и мельком подумал об отличной еде и теплой постели. Десять ночей, проведенных на зимних берегах, десять ночей прерывистого сна заставили его тосковать о роскошных дворцах Египта, о великолепии белостенного Мемфиса, о грозной величественности Луксора. То были города мягких простынь и еще более мягких женщин. Но, что важнее всего, то были теплые города!

Он вздохнул. Когда он был царевичем Ахмосом, эти города принадлежали ему, но дом изгнанника Гершома находился везде, где тот расстилал свое одеяло.

«Теперь не время размышлять о том, что ты потерял», — сказал он себе.

На этом острове были микенцы, и «Ксантос» нужно было охранять на случай нападения.

Геликаон послал дозорных на южные утесы и на покрытый галькой мыс к востоку отсюда. На западе густой лес рос почти до самого берега, и еще одна группа дозорных залегла у края леса, наблюдая за тропой, ведущей с утеса к царской цитадели.

Моряки, свободные от дозора, устроились рядом с кострами. Все они держали оружие под рукой. Но, несмотря на осознание угрозы, в сгущающейся темноте звучали смех и песни, потому что люди привыкли к войне и ее опасностям.

Гершом посмотрел на усыпанное звездами небо, потом отыскал взглядом Ониакуса.

— Мы поменяем дозорных, когда луна достигнет высшей точки, — сказал он моряку. — Сегодня никто не уснет по-настоящему. Присмотри за тем, чтобы вина было выдано немного.

— Как бы сильно я ни любил «Ксантос», я бы предпочел охранять Геликаона, — ответил Ониакус. — Вдруг нынче вечером случится предательство?

Гершому приходили в голову те же мысли, но он о них промолчал. Вместо этого он проговорил:

— Геликаон знает этого царя и доверяет ему. Думаешь, он бы стал подвергать опасности жену Гектора и дочь Приама?

Лицо Ониакуса потемнело.

— Кассандра с ними не пойдет, — ответил он, с внезапной тревогой оглядываясь по сторонам. — Она сказала, что будет с тобой.

Гершом выругался. От несчастной девчонки были одни неприятности, и ничего больше. Вместе с Ониакусом он зашагал мимо костров, спрашивая членов команды, не видел ли кто-нибудь девушку. Удивительно, как мало людей ее замечали. Темноволосая царевна, находящаяся среди молодых, сильных мужчин, должна была приковывать к себе все взгляды. Но, казалось, она передвигалась среди людей, как дух.

Однако один из матросов припомнил, что видел ее рядом с узкой тропой, ведущей на утес, и показал, на какой именно. Тут Гершом вспомнил, что она говорила про молитвенный костер.

— Держи ухо востро, Ониакус, — сказал он. — А я ее найду.

Подхватив свой меч, он зашагал в ночь.

Поднявшись по тропе, Гершом далеко справа увидел царскую цитадель, омытую светом. Слева лежала темная земля, но луна освещала тропу, уходящую к каменистой вершине, поросшей деревьями. Тропа была узкой, возможно, протоптанной животными, но Гершом уверенно зашагал по ней.

Ночные звуки: пронзительный скрип древесных жуков и кваканье лягушек — стали ясно слышны, когда он оставил море слева и позади. Маленькие твари шуршали в подлеске; неподалеку он услышал блеяние невидимых козлов.

Гершом начал потеть в своем шерстяном плаще и на мгновение остановился. Слабый запах горящих трав коснулся его ноздрей, он медленно повернул голову в ту сторону, ища источник аромата, и увидел едва заметное сияние костра, отбрасывающее блики на камень над ним.

Осторожно взобравшись при свете луны по склону утеса, он обнаружил глубокую пещеру, обращенную к югу, укрытую от северных ветров. У дальней стены пещеры был разложен костер, завитки дыма поднимались к низкому своду.

— Кассандра? — окликнул Гершом, но не получил ответа.

Пригнув голову, он вошел в пещеру. Запах костра был едким и ароматным. Дым жег глаза, и Гершом пригнулся к каменистой земле, чтобы глотнуть свежего воздуха.

— Кассандра! — снова позвал он.

Собственный голос показался ему незнакомым.

— Кас-сан-дра! — сказал он и засмеялся, потому что звук получился очень странным.

Он сел, подпер голову рукой и уставился на огонь.

Костер был жалким, потому что пламя давал только маленький сухой куст. К тому же листья, похоже, вообще не горели. Языки пламени танцевали вокруг них, яркие, как солнечные зайчики, но зелень оставалась нетронутой. Но, каким бы маленьким ни был этот костер, он был очень жарким.