Американха - Нгози Адичи Чимаманда

— Растяжки надо делать после игры в мяч, господин мужчина, — сказала она, ложась сверху ему на спину, щекоча подмышки и целуя в шею.

— У меня есть предложение о массаже получше, — сказал он. Раздевая ее, он не остановился, как прежде, на белье. Он снял и его, Ифемелу подняла ноги, помогая ему.

— Потолок, — сказала она неуверенно. Останавливать его не хотелось, но она представляла это иначе, решила для себя, что они сделают из этого тщательно продуманную церемонию.

— Я выну, — сказал он.

— Ты же знаешь, что это не всегда помогает.

— Не поможет — примем Младшенького.

— Перестань.

Он посмотрел на нее:

— Но, Ифем, мы же все равно поженимся.

— Ты глянь на себя. Я, может, встречу богатого красивого дядю и брошу тебя.

— Невозможно. Мы уедем в Америку, когда окончим учебу, и вырастим превосходных детей.

— Ты скажешь что угодно, потому что мозги у тебя сейчас между ног.

— Да они у меня всегда там!

Оба рассмеялись, а затем смех утих, уступил место новой, неведомой серьезности, скользкому единению. Для Ифемелу все оказалось блеклой копией, бессильной тенью того, что она себе про это навоображала. Он вышел из нее, содрогаясь, пыхтя и держась из последних сил, а ее снедало беспокойство. Ифемелу до самого конца была напряжена, не смогла расслабиться. Представляла себе, что за ними наблюдает его мать: этот образ навязался ей — и, что еще страннее, оказался двойным, мама и Оньека Онвену, обе смотрели за ними не мигая. Ифемелу знала: никак не сможет она рассказать матери Обинзе, что́ произошло, хотя и обещала, и верила, что сможет. Но теперь совершенно не понимала как. Что сказать? Какими словами? Ожидает ли мама Обинзе подробностей? Они с Обинзе должны были продумать все как следует, и тогда она бы знала, как об этом докладывать его матери. Внезапность произошедшего несколько потрясла ее — и немного разочаровала. Показалось, что оно в конечном счете того не стоило.

Когда через неделю с чем-то Ифемелу проснулась от боли — резкого жжения в боку и жуткой болезненной тошноты, охватившей все тело, — она запаниковала. Затем ее вырвало, и паника усилилась.

— Это случилось, — сказала она Обинзе. — Я беременна. — Они встретились, как обычно, у столовой Экпо после утренней лекции. Студенты шли мимо. Рядом курила и смеялась компания ребят, и на миг почудилось, что смеются они над ней.

Обинзе наморщил лоб. Он, казалось, не понимал, о чем она говорит.

— Но, Ифем, не может быть. Слишком рано. Кроме того, я же вышел.

— Я тебе говорила, это не помогает! — воскликнула она. Он внезапно показался ей маленьким растерянным мальчиком, и он беспомощно смотрел на нее. Паника Ифемелу возросла. Повинуясь внезапному порыву, она махнула проезжавшему мимо окаде, запрыгнула на багажник и велела мотоциклисту ехать в город.

— Ифем, что ты делаешь? — спросил Обинзе. — Куда ты?

— Звонить тете Уджу, — ответила она.

Обинзе сел на следующего окаду и вскоре нагнал ее, они прокатились мимо университетских ворот к конторе НИТЕЛ,[78] где Ифемелу выдала человеку за облезлой конторкой бумажку с американским телефоном тети Уджу. Говорила Ифемелу шифрованно, придумывая шифр на ходу, — из-за людей, болтавшихся вокруг: кто-то ждал звонка, кто-то просто ошивался без дела, но все с бесстыжим открытым интересом слушали чужие разговоры.

— Тетя, думаю, то, что случилось с тобой, перед тем как явился Дике, случилось и со мной, — сказала Ифемелу. — Мы поели неделю назад.

— Всего неделю? Сколько раз?

— Один.

— Ифем, успокойся. Вряд ли ты беременна. Но надо сдать анализы. В студгородке в поликлинику не ходи. Езжай в город, где тебя никто не знает. Но сначала успокойся. Все будет хорошо, инуго?[79]

Позднее Ифемелу сидела на шатком стульчике в приемной медлаборатории, окаменелая, безмолвная, не обращая внимания на Обинзе. Злилась на него. Несправедливо злилась — и понимала это, но все равно. Когда Ифемелу отправилась в грязный туалет с маленьким контейнером, который ей выдала местная девушка, он спросил, поднимаясь:

— Мне сходить с тобой?

Она рявкнула в ответ:

— Сходить со мной — зачем?

И ей захотелось стукнуть девчонку из лаборатории. Эта желтоликая дылда оскалилась и покачала головой, еще когда Ифемелу произнесла «анализ на беременность», будто у нее в голове не умещался этот очередной случай безнравственности. А теперь она смотрела на Ифемелу с Обинзе, ухмылялась и безобидно напевала себе под нос.

— Есть результат, — сказала она чуть погодя, протягивая незапечатанный в конверт листок, лицо разочарованное — отрицательный. Ифемелу поначалу слишком потрясло, и потому она не ощутила облегчения, а затем ей понадобилось еще раз помочиться. — Людям лучше уважать себя и жить по-христиански, чтоб не было беды, — сказала девушка им вслед.

В тот вечер Ифемелу опять вырвало. Она была в комнате у Обинзе, читала лежа, общалась с ним все еще ледяным тоном, и тут рот ей затопило соленой слюной, Ифемелу вскочила и помчалась в туалет.

— Должно быть, я что-то съела, — сказала она. — Ту ямсовую похлебку, которую я купила у Мамы Оверре.

Обинзе сходил в главный дом и вернулся со словами, что его мать повезет Ифемелу к врачу. Был поздний вечер, маме не понравился молодой врач, оказавшийся на дежурстве в медцентре, и она повезла Ифемелу домой к доктору Ачуфуси. Когда миновали начальную школу, окруженную подстриженными казуаринами, Ифемелу вдруг вообразила, что и впрямь беременна и что девушка в той сомнительной лаборатории применила просроченные реактивы. Она выпалила:

— У нас был секс, тетя. Один раз.

Почувствовала, что Обинзе напрягся. Мама посмотрела на нее в зеркальце заднего обзора.

— Давай сначала покажемся врачу, — сказала она.

Доктор Ачуфуси, добродушный приятный мужчина, прощупал Ифемелу бок и объявил:

— Это все ваш аппендикс, очень воспален. Нужно его срочно удалять. — И обратился далее к матери Обинзе: — Могу назначить ей операцию на утро.

— Спасибо вам большое, доктор, — сказала мама Обинзе.

В машине Ифемелу произнесла:

— Меня никогда не оперировали, тетя.

— Ерунда, — бодро отозвалась мама Обинзе. — У нас очень хорошие врачи. Сообщи родителям, скажи, пусть не волнуются. Мы о тебе позаботимся. Когда выпишут, поживешь у нас, пока не наберешься сил.

Ифемелу позвонила маминой коллеге, тете Бунми, и попросила передать маме сообщение — и домашний телефон Обинзе. В тот же вечер мама позвонила, голос у нее был задышливый.