Смятая постель - Франсуаза Саган

Эдуар посмотрел на Беатрис. Она задумчиво смотрела на него, почти любуясь.

– А кто именно из «Шоу-Шоу» просил тебя об этом?

– Милан, Эдвард Милан, кажется, так… (Эдуар час висел на телефоне, чтобы узнать эту фамилию.) Он заместитель Мэтью, главного редактора, насколько я знаю. Смешно, но они платят за слово, эти ребята… По доллару за каждое слово. Здорово, а?

Тони уже бросилась к нему, лихорадочно обняла, прижала к своему сердцу и поцеловала, приговаривая: «Мой маленький гений, мой голубочек, мой дорогой Эдуар». Потом она повернулась к Беатрис и возвестила театральным тоном:

– Дорогая моя, – сказала она, – еще раз браво! Ты нашла нам золотую жилу, – продолжала она, прижимая к себе голову притворщика Эдуара, – настоящую золотую жилу!

– Если я останусь, – сказал Эдуар, почти утонув в надушенном свитере Тони, – ты тоже ответишь на мои вопросы, Беатрис?

– Если это не очень личное, – сказала та, улыбаясь.

Она встала и подошла к нему, чтобы в свою очередь нежно поцеловать его в лоб, будто счастливая мать, удивленная тем, что ее лентяй сын вдруг окончил политехническую школу первым учеником. Что касается Никола, он тоже казался удивленным и счастливым, но по другим причинам. Он заказал шампанского, разбудил Рауля и его ассистента, и Эдуар, превратившись из самого невзрачного статиста в главного героя сцены, разыгрывал свою роль с лукавством и ужасом. Когда-нибудь его мошенничество раскроется, и тогда он немного даст за свою шкуру. Но пока они с Никола только весело смеялись.

Вот так, в тридцать шесть лет, уже долгое время будучи писателем, Эдуар Малиграс открыл все прелести обмана и все тревоги, связанные с ним. И когда поздно ночью Беатрис сказала ему, улыбаясь: «Хотите, мсье журналист, я покажу вам, как француженки занимаются любовью?», он почувствовал себя самым виноватым и самым хитрым в мире любовником.

Хотя Никола почти что официально жил на чужой счет, но и у него были свои подопечные, которых он содержал. Он был одним из тех редких людей, которые, объявив, что деньги значения не имеют и всего лишь служат подспорьем, следовал этой доктрине в обоих смыслах: он находил естественным и получать и давать. И вот он выписал из Парижа, отчасти на средства съемочной группы, отчасти на свои, одного разорившегося дотла ирландца, чтобы сыграть роль фотографа из «Шоу-Шоу». Снабженный подержанной лейкой, взятой напрокат по дешевке, Бэзил Кинэн прибыл в Турен прекрасным утром и после того, как Эдуар коротко ввел его в курс дела, был представлен Раулю и другим членам киногруппы.

Бэзил Кинэн был высокий жгучий брюнет со светлыми глазами, отличавшийся известной ирландской веселостью и известным ирландским обаянием. Они с Беатрис понравились друг другу и поняли это с первого взгляда. Впрочем, всю неделю они избегали смотреть друг на друга, и эта нарочитость наконец запоздало встревожила неосторожного Никола. Эдуар же, увлекшись своей новой ролью, ничего не замечал. Он чувствовал себя героем Макиавелли и Фейдо одновременно, и для него этот большой флегматичный простофиля Бэзил был не более чем статист. А значит, он доверял ему. И естественно, что Беатрис и Бэзил после замысловатых и непринужденных па, в которых кружил их вальс желания, оказались наконец наедине.

В этот день съемки шли под открытым небом, и так как ни с того ни с сего дождь полил как из ведра, все ринулись искать себе убежища либо в кафе, либо в домах по соседству. Бэзил вместе с Беатрис случайно оказались в риге. Запах свежескошенной травы и сена, так пронзительно напомнивший о лете, смешивался с запахом земли, напоенной дождем, который радостно оповещал о приходе осени. Мокрые волосы Беатрис прилипли к вискам, брови и губы были влажными, у нее был вид дикарки, и Бэзил приблизился к ней, не говоря ни слова, с улыбкой, на которую она ответила. Он стал целовать ее, потом тихо прижался к ней, и Беатрис изумил этот момент, волшебный и неотвратимый, когда везде и всегда безошибочно узнаешь будто отмеченных одним и тем же знаком мужчину и женщину, обреченных на наслаждение – или, выражаясь более точно, принятых в избранное, тайное и всемогущее «франкмасонство». Бэзил овладел ею умело и сильно, и, чтобы не закричать, Беатрис, забывшись, укусила его в плечо.

Позже, утихнув, она с неподдельной нежностью разглядывала неизменные черты этого вечно появляющегося спутника: нового любовника. Но вот ливень прекратился, ее уже звали, она приподнялась и села. Опершись на локоть, Бэзил гладил ее волосы огромной ручищей, вынимая запутавшиеся в них соломинки, а она застегивала ему рубашку и завязывала галстук. Движения их были спокойны, будто их объединяло давнее согласие. Оба улыбались. Охваченный благодарностью, он поцеловал Беатрис руку, а она, перед тем как выйти на улицу, с нарочитой церемонностью поцеловала руку ему.

Никола уже ждал ее, стоя перед камерой, и она улыбнулась ему улыбкой избалованного ребенка, значение которой он тут же понял. К его собственному удивлению, его охватил гнев.

– Ты не должна так поступать с Эдуаром, – прошипел он сквозь зубы.

Беатрис, удивленная не менее, чем он сам, взглянула на него и спросила:

– Поступать как?

Никола, сбитый с толку, заколебался. В конце концов, Эдуар может ничего и не узнать, ни Беатрис, ни Бэзил не отличались болтливостью. И тогда он сменил роль судьи, столь новую для него, на более знакомую – роль советчика.

– Ты же знаешь, – сказал он, – Бэзил – пустой малый.

– Я этого не нахожу, – ответила Беатрис.

И рассмеялась так весело, так счастливо, так заразительно, что в конце концов опять завоевала Никола.

– Ты сплошное непотребство, – сказал он, прыснув от смеха, – грязь… и еще раз ты непотребство.

Беатрис перестала смеяться и повернула к нему голову.

– Так оно и есть, – признала она с усмешкой. – Но ведь за это Эдуар меня и любит, так ведь?

В ее вопросе слышалась какая-то грусть, которая привела Никола в замешательство.

– Странная ты какая-то, – сказал он.

– А что во мне странного? Почему странная? – Беатрис пожала плечами. – Ты же знаешь, я не могу устоять перед мужчиной, у которого голубые глаза…

Она прильнула к нему, и воспоминание о прошлом, близость женщины, которая только что занималась любовью, взволновали Никола.

– И все-таки ты мне поверь, он действительно пустое место, – пробормотал он.

– Почему? – сказала Беатрис. – Как-никак он фотограф. Или ты стал снобом?

Она искренне удивилась, ибо была лишена малейшего снобизма в отношении своих любовников. Всю свою жизнь Беатрис спокойно появлялась с ними – будь они продюсерами, парикмахерами, рабочими сцены или светскими львами – на всех презентациях, премьерах и в ресторанах. Она запросто появлялась везде с самым сомнительным жиголо, и делала это охотно и не без гордости. Пять лет назад она предоставила такой же шанс и Эдуару, в то время скромному страховому агенту.