Мимолетное прикосновение - Стелла Камерон

— Добрый день, Линдсей. — В его ровном спокойном голосе таилась едва заметная нотка какого-то глубокого чувства, хотя Антонии не хотелось даже гадать — какого именно. Линдсей предприняла жалостную попытку улыбнуться в ответ. Эдвард — высокий, стройный, в безупречно сшитом, но неброском костюме — казался сейчас самим воплощением мужественной силы и красоты. Его черные глаза буквально пожирали девушку, и графине не составило труда понять, что выражал этот пламенный взгляд — страсть. Глубокую, яростную, жаркую и собственническую страсть к той, кого виконт Хаксли выбрал себе в жены. На мгновение Антонию охватила дрожь. Ведь это был ее племянник — сдержанный, волевой человек, не привыкший становиться жертвой какой бы то ни было слабости, грозящей нанести урон его независимости. И графине стало даже страшно за невинное создание, на которое был устремлен этот горящий взор.

— Линдсей, — повторил он чуть мягче. — Скажи, милая, как прошло путешествие?

— Хорошо, — пробормотала она.

Эдвард шагнул ближе.

— И ты тоже выглядишь не то что хорошо, а великолепно. Видно, и правду говорят — любовь слепа. Антонии на это ужасное платье и взглянуть лишний раз было страшно. Спору нет, Линдсей в любых лохмотьях останется красавицей, но гнусную горчичную тряпку необходимо снять, и поскорее. Так неужели это любовь? Открыв веер, графиня украдкой разглядывала Хаксли. Похоже, он действительно влюблен. А чем еще объяснить его жгучее, пристальное внимание к мисс Гранвилл? Вот забавно. Эдвард влюблен — это он-то, столько раз утверждавший, что любовь — не более чем миф, красивая сказка.

— Ты так бледна, — тем временем говорил виконт, склонившись к Линдсей. — Не бойся, радость моя.

— А я и не боюсь, милорд.

— Я же велел тебе называть меня Эдвардом.

Девушка не ответила.

Внезапно виконт резко отвернулся от нее, обегая глазами гостиную. Лицо его исказилось от гнева.

— Где он? — Голос Эдварда был резким, точно скрежет стального клинка о скалу. — Где Латчетт?

— Эдвард! — Возмущенная леди Баллард демонстративно схватилась за сердце. — Что за тон! В моем доме?

— Где… Прости, Антония. А где же мачеха и сводный брат мисс Гранвилл? Я думал, они приехали с ней.

— Да, приехали, — холодно ответствовала графиня. — Но, поскольку они утомились с дороги, я предложила им прямиком отправиться в Челси. Им необходим отдых. У нас еще будет время достойно принять их.

Эдвард, нахмурившись, мерил шагами комнату, не глядя на Линдсей, которая съежилась в самом темном уголке, словно желая провалиться сквозь землю.

— Присядьте, Линдсей, — предложила леди Баллард, неодобрительно глядя на племянника. — Выпьем чаю, а потом вам покажут ваши комнаты.

— Вынужден покинуть вас, — ни с того ни с сего заявил виконт.

Он направился к двери, но, словно спохватившись, вернулся к тетушке и поцеловал ее в щеку.

Прости, пожалуйста, — шепнул он ей на ухо. — Я все объясню, но только не сейчас. Меня призывает одно неотложное и очень важное дело — вопрос чести. Веришь?

Графиня кивнула, и Эдвард улыбнулся.

— Спасибо. Не забывай, что сегодня ты собиралась лечь спать пораньше.

— Будь осторожен, Эдвард. Что бы там ни происходило, умоляю, будь осторожней.

Упоминание о вопросе чести глубоко растревожило почтенную леди.

— Не бойся. Бояться абсолютно нечего. — Глаза тети и племянника на миг встретились, а потом виконт повернулся к мисс Гранвилл. — До свидания, Линдсей. Скоро увидимся. Очень, очень скоро, моя радость.

В зеркале на трюмо мерцали огоньки свечей и отсветы камина. Эмма, приставленная графиней в камеристки мисс Гранвилл, стояла за спиной своей новой госпожи, методично проводя посеребренным гребнем по роскошным волнам, спадавшим на плечи девушки.

— Какие прекрасные волосы, мисс. — На розовощеком круглом личике Эммы не отражалось и тени печали, карие глаза восхищенно разглядывали отражение в зеркале. — Ни дать ни взять — золотистый шелк.

Линдсей улыбнулась. Она совсем не разделяла восторгов служанки по поводу своей внешности.

— Когда мы про вас услышали, мисс, так прямо диву дались, — беспечно щебетала Эмма. — Мы-то думали, у ее светлости и в помине нет никакой родни по мужу, а тут вдруг вы объявились. Вот здорово-то. Оказывается, она не одна-одинешенька на белом свете.

Происшедший день был перенасыщен впечатлениями, поэтому Линдсей очень утомилась и впала в какое-то приятное, бездумное оцепенение, она слушала болтовню горничной, практически не вникая в смысл.

— Конечно, — продолжала Эмма, высокая крепкая девушка не старше самой Линдсей, с загадочным видом нагибаясь к уху юной госпожи, — ее светлость не то чтобы совсем одинока, раз уж у нее есть он. Но от него трудно ожидать хоть какого-то утешения для чувствительной и мягкосердечной дамы.

Хотя графиня и подарила сегодня Линдсей изумительную брошь, девушка все равно изумилась, что кто-то считает леди Баллард чувствительной. После чая сия «мягкосердечная» особа несколько часов напролет безжалостно муштровала Линдсей, наставляя о том, что требуется знать и уметь «благовоспитанной леди из высшего общества». Под конец бедняжка едва сдерживалась, чтобы не закричать. Ей хотелось лишь одного — опрометью выбежать прочь, вскочить на коня и во весь опор мчаться назад, в любимый Корнуолл.

Что же делать? Как выбраться из этой ужасной переделки? И что подумает Антон, если в самом скором времени не увидит свою сообщницу или хотя бы не получит от нее весточки? До сих пор Линдсей почему-то надеялась, что, увидев ее в Лондоне, виконт и его тетушка в ту же секунду поймут, до чего она не подходит к их изысканной жизни, — и немедленно отошлют домой.

— Вам, верно, хочется побольше узнать о нем. Знаете, мисс, о нем такие истории ходят, что просто в дрожь бросает. Вы меня понимаете?

Под прилежными взмахами расчески голова Линдсей легонько покачивалась туда-сюда.

Нет, лениво размышляла девушка, правильно, что она не сказала Антону о сделанном ей предложении. Наверняка он разозлился бы и стал угрожать Хаксли. Бедный Хаксли ведать не ведает, какой опасности подвергается из-за своих матримониальных планов.

Только тут до нее вдруг дошли последние слова Эммы.

— Ты говоришь о лорде Хаксли?

— Ну да, мисс, о нем. Ах, какой красавчик, любая голову потеряет, но такой мрачный, прямо беда. С таким связываться опасно.

Линдсей уставилась в зеркало на камеристку.

— Что… — Она и сама чувствовала, что теряет голову, и это ощущение наполняло ее приятной истомой. — Какие еще истории о нем рассказывают?

Эмма неопределенно помахала расческой.