Подземные. Жив - Джек Керуак

с его стороны, все это) – это первое проявление осознания тайн вины ревности к которым вел сон, с самого времени тачки, к той ночи когда мы отправились к Бромбергу, к самой кошмарной из всех.

Начавшись как обычно в «Маске».

Ночи начинающиеся так блестко ясно с надежды, пошли повидаемся с друзьями, всякие штуки, телефоны звонят, люди приходят и уходят, пальто, шляпы, фразы, яркие рассказы, столичные возбуждения, пиво всем по кругу, разговоры все прекраснее, все возбужденнее, румянее, еще по кругу, полночный час, еще позже, разрумянившиеся счастливые лица теперь дики и скоро уже покачивающийся кореш до дэй убаб трах дым гам пьяная ночная дурь приводящая в конце концов к тому что бармен, будто провидец у Элиота, ПОРА ЗАКРЫВАТЬСЯ – таким вот манером в большей или меньшей степени прибыв в «Маску» куда зашел пацан по имени Хэролд Сэнд, случайный знакомец Марду еще по прошлому году, молодой романист похожий на Лесли Хауарда у которого только что приняли рукопись и он поэтому приобрел в моих глазах странную благодать кою мне хотелось поглотить – заинтересовался им по тем же причинам что и Лавалиной, литературная алчность, зависть – как обычно следовательно обращая меньше внимания на Марду (за столиком) чем Юрий чье теперь непрерывное присутствие с нами не возбуждало во мне подозрений, чье нытье «Мне негде остановиться – ты понимаешь Перспье что значит когда тебе негде даже писать? У меня нет ни девчонок, ничего, Кармоди и Мурэд больше не позволят мне у себя останавливаться, эдакая парочка старых кошек», не впитывалось в меня, и к этому времени единственным моим замечанием Марду по поводу Юрия было, после его ухода: «Он совсем как этот мексиканский жеребец что поднимается сюда и хапает твои последние сигареты», мы оба расхохотались потому что когда бы она ни садилась на подсос, бац, кто-нибудь кому нужно «перехватить» тут как тут – не то чтобы я хоть в малейшем называл Юрия попрошайкой (я с ним буду полегче именно вот на этом повороте, по очевидным причинам). – (У нас с Юрием на той неделе в баре был долгий разговор, за портвейном, он утверждал что всё поэзия, я пытался провести обычное старое разграничение между стихом и прозой, он сказал: «Cсушь Перспье ты веришь в свободу? – тогда говори все что захочешь, это поэзия, поэзия, все это поэзия, великая проза это поэзия, великие стихи это поэзия». – «Да, – сказал я, – но стихи это стихи а проза это проза». – «Нет нет, – завопил он, – это все поэзия». – «Ладно, – сказал я, – я верю что ты веришь в свободу и возможно ты и прав, вкепай еще вина». И он прочел мне свою «лучшую строчку» в которой было что-то про «нечастый ноктюрн» на что я сказал что она звучит как стихи для маленького журнальчика и далеко не самая лучшая у него – поскольку я уже видел у него кое-что гораздо лучше про его крутое детство, про кошек, про матерей в водосточных канавах, про Иисуса шагающего в мусорной урне, что появляется воплощенный сияя на воздуходувках трущобных многоэтажек или того что широко шагает через полосы света – сумма всего что он мог сделать, и делал, хорошо – «Нет, нечастый ноктюрн не твое мясо», но он утверждал что это замечательно, «Я бы скорее сказал что это замечательно если б ты написал ее внезапно в приливе момента». – «Но я так и сделал – это вылилось у меня из разума и я швырнул его на бумагу, звучит как будто это было спланировано заранее но оно не было, только бах! в точности как ты говоришь, спонтанное видение!» – В чем я теперь сомневаюсь хотя то что его выражение «нечастый ноктюрн» явилось ему спонтанно и заставило меня уважать его сильнее, какая-то фальшь таилась под нашими винными воплями в салуне на Кирни.) Юрий таскался со мною и Марду почти каждый вечер – как тень – и сам будучи знаком с Сэндом еще раньше, поэтому на него, Сэнда, войдя в «Маску», на зардевшегося преуспевающего молодого автора но «иронично» выглядящего и с большой квитанцией за неположенную стоянку торчащей из-за лацкана пиджака, набросилась прожорливо наша троица, заставили сесть к нам за столик – заставили разговаривать. – За угол из «Маски» в «13 Патер» куда множество нас отправилось, и по пути (напоминающем теперь то сильнее а то с намеками боли о той ночи с тачкой и об этом ОХ ТЫ Марду) Юрий и Марду начинают бегать наперегонки, толкаться пихаться, бороться на тротуаре и в конце она хватает большую пустую коробку из картона и запускает в него а он отшвыривает обратно, они снова как дети – я однако иду впереди за беседой в серьезных тонах с Сэндом – он тоже положил глаз на Марду – почему-то я не могу (по крайней мере не пытался) сообщить ему что она моя любовь и мне было бы предпочтительней если б он не давил на нее косяка так явно, совсем как Джимми Лоуэлл, цветной моряк вдруг позвонивший посреди попойки у Адама, и приехавший, вместе с помощником капитана скандинавом, глядя на меня и Марду вопросительно, спрашивая меня: «Тебе таких удается клеить?» а я отвечаю да и в ту ночь после сейшена в «Красном Барабане» где Арт Блэйки наворачивал как полоумный а Телониус Монк весь потел уводя за собою целое поколение своими локтевыми аккордами, пожирая безумно банду глазами чтобы вести ее дальше за собой, монах и святой боп твердил я Юрию, ловкий острый хеповый Джимми Лоуэлл опирается на меня и говорит «Я бы хотел заполучить себе твою чувиху», (как в былые дни Лерой и я всегда махались девчонками поэтому меня это не шокирует), «ничего будет если я ее спрошу?» и я говорю «Она не такая девчонка, я уверен что она верит что лучше по одному, если ты ее спросишь она тебе так и ответит чувак» (в то время еще не чувствуя никакой боли ни ревности, это по случаю вечер перед Сном Ревности) – не способен сообщить Лоуэллу что – что я хотел – чтобы она осталась – чтобы заикаясь заикаясь была моею – не будучи способным вот так вот выступить вперед и сказать: «Ссушай это моя девчонка, что это ты мелешь, если хочешь ее заполучить, тебе придется иметь дело со мной, ты ж понимаешь это папаша не хуже меня». – Таким вот способом с жеребцом, иначе с вежливым вальяжным Сэндом очень интересным молодым человеком, типа: «Сэнд, Марду моя девушка и я бы предпочел, и так далее» – но он на нее положил глаз и причина по которой он остается с нами и идет за угол в «13 Патер», но