Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века - Марк Леонович Уральский

фиксировали состояние хаоса, связанное с осознанием «конца» (экспрессионизм), часть призывала к обновлению и уповала на будущее, которое уже приближается. Эта обращенность к будущему породила идею «нового человека»: ницшеанского Сверхчеловека и андрогина символистов, Нового Адама акмеистов, «будетлянина» футуристов. В тоже время даже внутри одного направления сосуществовали противоположные устремления: крайний индивидуализм, эстетизм (в декадентской части символизма) и проповедь Мировой Души, нового дионисийства, соборности (у «младших» символистов). Поиски истины, конечного смысла бытия вылились в различные формы мистицизма, в моду снова вошел оккультизм, бывший популярным и в начале 19 в. <…> Возник интерес к русскому сектантству («хлыстовство»[86], <«скопчество»[87] — явления русской потаенной религиозной жизни, особенно интересовавшие Розанова-мыслителя>). Обращенность внутрь себя, неоромантическое упоение глубинами человеческого «я» сочетались с переоткрытием мира в его чувственно постигаемой предметности. Особой тенденцией на рубеже веков стало новое мифотворчество, также связанное с ожиданием нарождающегося будущего, с необходимостью заново осмыслить человеческое существование. Слияние бытового и бытийного, повседневности и метафизики различимо в произведениях писателей разных направлений.

При этом всеобщим было стремление к обновлению художественной формы, к новому освоению языка.

<…>

Неореализм начала 20 в. <(А. Чехов, М. Горький, И. Бунин, Б. Зайцев,

А. Куприн, Е. Чириков и др.)> воспринял творческие открытия модернистов. Постижение бытия через быт — основная черта этого направления. Не просто изображать действительность, но прислушиваться «к таинственному ритму, которым полна мировая жизнь», дать современникам необходимую жизненную философию <…>. Поворот от позитивизма «старых реалистов» в сторону вопросов бытия сочетался с изменением поэтики, что сказалось прежде всего в «лиризации» прозы. Однако существовало и обратное влияние реалистической изобразительности, выразившееся в «объективации» поэзии. Так проявлялась одна из существенных черт этого периода — стремление к художественному синтезу. Синтетическим по своей природе было желание сблизить поэзию с музыкой, с философией (у символистов), с социальным жестом (у футуристов) [МИХАЙЛОВА Т.].

Василий Васильевич Розанов — единственный в своем роде писатель и мыслитель той эпохи, который в своей литературной практике затронул почти все основные темы интеллектуальных дискурсов Серебряного века: проблема пола — как пансексуалист, «русская идея» — националист-почвенник, «еврейский вопрос» — как иудействующий христианский антисемит, стремление к мифопоэтическому преображению реальности — как мистик и проч. Розанов — мастер духовной акупунктуры, сумел нажать на все болевые точки своего времени, спровоцировать и до крайности обострить мировоззренческую полемику на русской идейно-политической сцене.

По мнению Бердяева у Розанова, этого

гениального критика христианства и провозвестника религии рождения и жизни, <шла борьба> с традиционным православным, монашески-аскетическим сознанием. <Им> были поставлены проблемы отношения христианства к полу и любви, к культуре и искусству, к государству и общественной жизни. Часто формулировалось это, как проблема отношения христианства к «плоти» [БЕРДЯЕВ (II)].

В. В. Розанов один из самых необыкновенных, самых оригинальных людей, каких мне приходилось в жизни встречать. Это настоящий уникум. <…> Литературный дар его был изумителен, самый большой дар в русской прозе. Это настоящая магия слова. Мысли его очень теряли, когда вы их излагали своими словами. <…> Розанов производил впечатление человека, который постоянно меняет свои взгляды, противоречит себе, приспособляется. Но я думаю, что он всегда оставался самим собой и в главном никогда не менялся. В его писаниях было что-то расслабляющее и разлагающее. <…> Влияние Розанова противоположно всякому закалу души. Но он остается одним из самых замечательных у нас явлений, одним из величайших русских писателей, хотя и испорченных газетами. На его проблематику не так легко ответить защитникам ортодоксии. Он по истокам своим принадлежал к консервативным кругам, но нанес им тяжелый удар. Впрочем, я заметил, что правые православные предпочитали В. Розанова Вл. Соловьеву и многое ему прощали. Розанов мыслил не логически, а физиологически. По всему существу его была разлита мистическая чувственность. У него были замечательные интуиции о юдаизме и язычестве. Но уровень его знаний по истории религии не был особенно высок, как и вообще у людей того времени, которые мало считались с достижениями науки в этой области [БЕРДЯЕВ (I)].

Натягивая на себя маску одиозности, Розанов-трикстер провоцировал общественное мнение и своими взглядами, и поступками. Ему это удавалось как никому другому, он цеплял за живое все слои читающей публики, которой — отметим особо — в Российской империи было сравнительно немного, ибо более 80 % русского населения в начале XX в. являлось неграмотным. Даже в столицах империи — Ст. — Петербурге и Москве, грамотное население не превышало ~ 60 % и ~ 50 % соответственно.

Розанова-беллетриста читали в основном интеллектуалы, представители художественной интеллигенции. Розанова-публициста, пишущего на общественно-политические темы, — представители официоза и консервативно мыслящей части российского общества. Уже в 1899 г. П. Б. Струве начинал свою статью «Романтика против казенщины» (В. В. Розанов. «Сумерки просвещения». СПб. 1899) в либеральной газете «Начало» такой вот фразой:

Имя г. Розанова является, наверное, для большинства читателей синонимом обскурантизма и изуверства [ФАТЕЕВ (II). Кн. I. С. 361][88].

Газета «Новое время», в которой Розанов был одним из ведущих штатных публицистов,

повсеместно в России читалась высшими представителями правительства, чиновниками всех министерств и ведомств, иерархами Церкви, военными кругами и гвардией и вообще всеми монархически настроенными кругами русского общества [89]. Газета эта в своем политическом кредо стояла на страже государственных интересов исторической России. И посему левой российский интеллигенцией называлась «консервативной» газетой, не идущей в ногу с «прогрессивной» политической мыслью, — «косной» и «отсталой» [ФАТЕЕВ (II). Кн. II. С. 434].

Издателю и владельцу газеты Алексею Сергеевичу Суворину

как никакому другому русскому публицисту, уделялось много внимания в еврейской печати (на русском языке). <…> В преддверии его семидесятилетия журнал «Еврейский мир» писал, что <…> превратив свою газету в «клоаку, куда стекались все грязные антисемитские ручьи не только с отечественной территории, но и всего земного шара», он <…> обратил «прекрасное русское слово в орудие предательства и ненависти». Статья кончалась весьма знаменательными словами: «Он зажег в народах, населяющих Россию, пламенную ненависть — величайшее зло, последствия которого могут оказаться фатальными для государства».

<…> Писатель А. И. Эртель, <…> в безупречной честности и бескорыстии которого <никто> никогда не сомневался, <в одном из своих писем предлагал> «проследить шаг за шагом всю систему клеветы, подхалимства, ливрейных изъявлений, разжигания зловредных аппетитов, внезапных перемен фронта, науськиваний, нескончаемых апофеозов насилия, позорных пресмыкательств и столь же позорных надругательств, — надо знать все это, чтобы понять, какой разлагающий фактор представляет из себя „Новое время“, до какой степени оно вносило и продолжает вносить нравственную смуту в наше малоустойчивое общественное сознание» [ДИНЕРШТЕЙН].

Вот один только пример. Максим Горький в очень дружественном и комплиментарном