Голубая комната - Жорж Сименон

— Закон требует, чтобы вы опознали тело.

Ему пришлось ждать в коридоре больницы вместе с жандармом и лейтенантом. На него уже тогда надели наручники, он еще не привык к ним, и при каждом резком движении они больно впивались в руки.

Дьем, особенно пристально глядя на него, заметил:

— Перед телом вашей жены, которое только что привели в порядок, вы стояли совершенно неподвижно и молча, на расстоянии нескольких шагов. Так ведут себя виновные, не правда ли?

Как объяснить судье, что в тот момент в самой глубине души он чувствовал себя действительно виновным? Он сделал попытку:

— Я все же виноват в ее смерти.

Этот допрос в кабинете Дьема оказался последним. Возможно, следователь и хотел задать Тони вопросы еще по некоторым пунктам или снова устроить ему очную ставку с Андре. Но, узнав о состоянии здоровья подследственного, он предпочел не настаивать.

Не прошло и двух дней, как профессор Биго, зайдя в камеру, нашел там человека, который, казалось, вел растительный образ жизни — равнодушного к тому, что ему говорили, равнодушного ко всему.

У него сильно упало давление, и психиатр отправил его в лазарет для наблюдения, где, несмотря на лечение, его состояние нисколько не улучшилось.

Он ел, спал, отвечал, когда с ним разговаривали, но без всякого выражения.

Даже брат не смог его вывести из этого состояния прострации. Тони смотрел на него с удивлением, казалось не понимая, почему Венсан, которого он привык видеть в кафе в Триане, вдруг неожиданно возник в этом лазарете.

— Не давай себя сломить, Тони. Не забывай — у тебя есть дочь, и все мы с тобой.

А зачем?

— Мариан легко у нас прижилась. Мы сразу устроили ее в школу.

Тем же безжизненным голосом он спросил:

— Она знает?

— Людям ведь рот не заткнешь. Однажды вечером она меня спросила: «Это правда, что папа убил маму?» Я, конечно, постарался разубедить ее. Сказал, что это неправда. «Все-таки он убийца?» — «Нет. Потому что он никого не убивал». — «А почему же его портрет во всех газетах?» Знаешь, Тони, она еще мала, не все понимает, поэтому не сильно страдает.

Был то конец мая или начало июня? Он не считал ни дней, ни недель, и, когда мэтр Демарье объявил ему, что он и Андре признаны виновными в убийстве Николя и Жизель, он никак не отреагировал.

— Им было удобнее соединить оба дела в одно, и это сильно затруднило защиту.

Здоровье его не улучшалось и не ухудшалось, и его снова вернули в камеру, где он с удивительной покорностью принял монотонный образ жизни заключенных.

Постепенно визиты прекратились, даже охранников стало меньше. В судебном ведомстве начался сезон отпусков, как и у большинства людей, и сотни тысяч горожан заполнили дороги, направляясь к морю, в горы, на природу. Газеты писали о разногласиях между экспертами, которые, по слухам, будут сенсацией всего процесса.

После анонимного письма и расследования, проведенного в Триане, подтвердившего связь Андре и Тони, тело Николя было эксгумировано. Провести первые исследования поручили специалисту из Пуатье, доктору Жандру.

Он обнаружил в организме большую дозу стрихнина, и ордер на арест Андре Депьер был подписан дней через двенадцать после ареста Тони.

Она нашла адвоката, мэтра Капада, который привлек специалиста из Парижа с мировым именем, профессора Шварца. Тот в пух и прах разнес выводы своего коллеги и пришел к менее категоричным выводам.

За три месяца Николя эксгумировали дважды, и поговаривали о третьей эксгумации, потому что научная полицейская лаборатория Лиона потребовала проведения новых анализов.

Шли также споры и о порошках брома, которые бакалейщик принимал каждый раз, предчувствуя приближение приступа. Аптекарь из Триана, который ему их поставлял, был допрошен и подтвердил, что упаковка каждого порошка не была заклеена с обеих сторон, таким образом, ее было очень просто открыть и подмешать туда что угодно.

Какое это имело отношение к Тони? Он даже не думал о том, признают его виновным или нет и каким будет наказание, если они проиграют дело.

Множество людей, спешивших четырнадцатого октября заполнить зал суда, адвокаты, съехавшиеся в большом количестве, удивлялись такому его поведению, а газеты стали писать о его бесчувственности и цинизме.

Андре и он сидели вместе на одной скамье, между ними был лишь один жандарм, и Андре, наклонившись немного вперед, сказала: «Здравствуй Тони!»

Он не вздрогнул и не повернул головы при звуке ее голоса.

Напротив них, внизу, на другой скамье, суетились защитники и их секретари. Помимо мэтра Капада, Андре вызвала еще одну знаменитость из Парижа, господина Фольера, с которого публика не сводила глаз, словно со звезды экрана.

У судьи были красивые седые шелковистые волосы; один из заседателей, совсем молодой, нервничал, а другой что-то чертил на листе бумаги.

Тони фиксировал лишь отдельные кадры, словно к нему все это не имело ни малейшего отношения, — что-то вроде пейзажа, проносящегося за окном поезда. Присяжные разглядывали его, и он тоже подолгу изучал их лица, так что на втором заседании уже знал всех до мельчайших деталей.

Стоя в почтительной позе, он выдержал предварительный допрос. Он отвечал, едва шевеля губами, таким же тоном, как в свое время читал катехизис, — ответы на вопросы, которые ему задавали миллион раз, он тоже знал наизусть.

Первой вызвали старушку по прозвищу Поварешка: выяснилось, что она первая, однажды выходя из вокзала в Триане, увидела, как Андре юркнула в отель «Путешественник» с черного хода.

Случаю было угодно, чтобы два часа спустя она проходила по улице Гамбетт именно в тот момент, когда молодая женщина вышла из гостиницы. Поварешка зашла в кафе, потому что до поезда оставалось еще много времени, и встретила там Тони.

С этого все началось, именно тогда и поползли слухи, о которых Тони узнал гораздо позже. Инспектор Мани терпеливо раскручивал клубочек, и именно он вышел на Поварешку.

Лица сменяли друг друга — мужчины, женщины, многих он называл просто по имени, с другими был на «ты», потому что учился вместе в школе. Они были одеты так, словно пришли на воскресную мессу, их ответы или комичное поведение иногда вызывали смех в зале.

Старый Анджело тоже был там, бесстрастный, неподвижный, он сидел во втором ряду, где ему было отведено место на все время процесса. Венсан должен был присоединиться к нему после дачи показаний, а до тех пор он находился в комнате для свидетелей вместе с Франсуазой и старухой Депьер.

— Поскольку вы являетесь братом обвиняемого, в этом качестве вы не можете быть приведены к присяге.

В зале было очень жарко и висел удушливый запах немытых тел. Красивая молодая женщина, секретарь мэтра Копада, передала своему патрону мятные пастилки. Она предложила одну Андре и, после некоторого колебания, Тони.