Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - Ольга Игоревна Елисеева

В «Записках» Державина есть эпизод с делом иркутского генерал-губернатора И. В. Якоби, облыжно обвиненного в притеснениях китайцев и прекращении торговли с Китаем. Первоначально оно поступило во 2-й департамент Сената и там разбиралось семь лет. Наконец, изучить этот щекотливый вопрос было поручено Гавриле Романовичу, которому доставили три кибитки, сверху донизу набитые бумагами. Державин возился с запутанными документами год. В результате ему удалось выжать из сенатского экстракта в 3 тысячи листов доклад императрице в 250 листов и две записки — одну на пятнадцати, другую на двух листах. Однако, согласно инструкции, он обязан был во время доклада иметь при себе оригиналы документов. Поэтому к знаменитому выгибному столику его сопровождала целая «шеренга гайдуков и лакеев» со стопками бумаг в руках. Сначала Екатерина рассчитывала понять суть, ознакомившись с «кратчайшим» экстрактом. Но вышло иначе. Ее уже успели настроить против генерал-губернатора, и, почувствовав при чтении, что «Якобий оправдывается», она приказала: «Я не такие пространные дела подлинником читала и выслушивала; прочитай мне весь экстракт сенатский. Начинай завтра. Я назначаю тебе для того всякий день после обеда два часа, 5-й и 6-й»[155]. Чтение продолжалось четыре месяца, работа стоила свеч — Якоби был оправдан.

Круг обязанностей статс-секретарей был очень широк. Они вели переписку императрицы с иностранными дворами, государственными учреждениями и должностными лицами, составляли манифесты, указы, рескрипты, инструкции, участвовали в дипломатических конференциях и комиссиях по созданию законодательных актов. Кабинет Екатерины был тем самым приводным ремнем, а исходившие из него бумаги — смазкой, при помощи которых вращалась государственная машина. Неудивительно, что именно со статс-секретарями ее величество трудилась каждый день.

В 1763 году она составила расписание, в котором позднее менялись только имена исполнителей, а ритм работы оставался прежним: «В понедельник и среду каждой недели по утру в восемь часов господин Теплов будет иметь аудиенцию. Вторник и четверг оставлены для Адама Васильевича. Пятница и суббота для Ивана Перфильевича»[156]. В течение всего дня дежурный статс-секретарь находился в приемной государыни. Праздники не были исключением, кто-то непременно дежурил близ кабинета Екатерины и в подходящий момент мог быть приглашен доложить о делах.

Сохранился анекдот, что именно так, на праздник, счастье улыбнулось Безбородко. Он был принят статс-секретарем в 1775 году по рекомендации фельдмаршала П. А. Румянцева, у которого служил прежде. Как-то на Масляной неделе императрица захотела разделить завтрак с кем-нибудь из приближенных. В приемной находился один Безбородко, молодой и отменно некрасивый хохол. Его пригласили к столу. Во время трапезы он уписывал блины за обе щеки, успевая отвечать императрице на любой заданный по текущим делам вопрос. Уникальная память и обширные сведения румянцевского протеже поразили Екатерину. Она признала справедливость характеристики фельдмаршала: «бриллиант в кожуре» — и стала доверять новому секретарю важные бумаги.

Государыня занималась делами до полудня. К этому времени она уже часов шесть была на ногах и марала бумагу. Чтобы немного отдохнуть, ей следовало сменить род занятий: сделать туалет и показаться публике. Во внутренней уборной парикмахер Иван Козлов укладывал Екатерине волосы в невысокую простую прическу с небольшими буклями за ушами. Принц де Линь считал, что, если бы она не подбирала их вверх, а позволила «распускаться около лица», это пошло бы ей больше. Но у Екатерины был свой вкус. До старости императрица сохранила длинные густые волосы темного каштанового цвета, которые падали до полу, когда она сидела перед зеркалом в кресле. При расчесывании с них сыпались искры. Тот же электрический заряд оставался и на шелковых простынях Екатерины. Иногда при их встряхивании прислугу ударяло током[157].

Вслед за парикмахером входили камер-юнгферы. Первая, калмычка Марья Степановна Алексеева, подавала лед для обтирания лица. В те времена знатные дамы не умывались водой, а протирали кожу льдом. Марта Вильмот сообщала домой: «Каждое утро мне приносят пластинку льда толщиной со стекло стакана, и я, как настоящая русская, тру им щеки, от чего, как меня уверяют, будет хороший цвет лица»[158].

Во время утреннего туалета принято было полоскать рот и горло. С 80-х годов в обиходе появилась зубная щетка, вызвавшая неоднозначную реакцию. А. Н. Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву» нападал на светских женщин за стремление «драть» себе зубы щеткой, от чего их дыхание не становится свежее. Автор противопоставлял им крестьянок, не знавших подобных ухищрений, зато здоровых и крепких: «Приезжайте сюда, любезные наши барыньки московские и петербургские, посмотрите на их зубы, учитесь у них, как их содержать в чистоте. Зубного врача у них нет. Не сдирают они каждый день лоску с зубов своих ни щетками, ни порошками. Станьте, с которою из них хотите, рот со ртом; дыхание ни одной из них не заразит вашего легкого. А ваше, ваше, может быть, положит в них начало болезни»[159].

Однако, как все модное, щетка быстро привилась, и уже в кабинете Онегина читатель видит «щетки тридцати родов / И для ногтей и для зубов».

Екатерина по старой традиции еще полоскала рот. Ее калмычка Алексеева отличалась крайней нерасторопностью: забывала подогреть воду или приносила подтаявший лед. Императрица только посмеивалась: «Скажи мне, Марья Степановна, или ты обрекла себя вечно жить во дворце? Вот выйдешь замуж, отвыкнешь от своей беспечности, ведь муж не я. Право, подумай о себе»[160]. Однако все служившие императрице «комнатные женщины» предпочли остаться старыми девами и не покидать хозяйку.

Вторая камер-юнгфера, гречанка Анна Александровна Палакучи (или Полекучи), накладывала на голову флеровую наколку или надевала чепец. Государыня не любила менять слуг, весь ближний штат трудился «по комнате» много лет. Камер-юнгферы и камердинеры состарились вместе с хозяйкой, и хотя к концу царствования все это были уже весьма пожилые люди, исполнявшие свои обязанности не так проворно, как в лучшие годы (Палакучи, например, оглохла), Екатерина предпочла оставить их при себе, не взяв более молодых. Преданность этих слуг искупала и подслеповатые глаза, и трясущиеся руки.

Командовала камер-юнгферами Марья Саввишна Перекусихина, личность по-своему замечательная. Небогатая рязанская дворянка, родившаяся в 1739 году, она приехала в Петербург одна и без протекции сумела обратить на себя внимание государыни. Екатерина приняла ее на службу. Вскоре Перекусихина стала одной из ее ближайших подруг. В литературе Перекусихину часто именуют камер-фрау, что неверно, так как она никогда не выходила замуж, а приставка «фрау» означает замужнюю женщину из прислуги императрицы. До конца жизни Марья Саввишна так и проходила в юнгферах, то есть в девушках. Екатерина даже подарила ей перстень со своим эмалевым портретом в мужском костюме и вложила в него записку: «Вот жених, который тебе никогда не изменит».