Белый легион: Террор не пройдет! - Илья Рясной

— Заходи завтра в офис. — Нож в руке Толика располосовал отбивную и с противным скрежетом прошелся по фарфору тарелки. — Я тебе под роспись выдам…

— Ты не понял. Они мне нужны сейчас!

— Где я тебе сейчас возьму? У меня нет при себе штуки.

— Сколько есть…

— Что за дурацкий разговор… Пошли в офис…

— Не пойду… Не могу…

— Леша, что с тобой?

— Неважно… Сколько у тебя с собой?

Толик посмотрел на своего приятеля, как на законченного психа, вытащил из кармана четыре стодолларовых бумажки.

— Сойдет, — Гурвич вырвал у него из пальцев доллары.

— А расписка?! — возмутился Толик.

У официанта выпросили чистый лист бумаги. Гурвич размашисто написал расписку, поставил малочитаемую подпись и число, протянул приятелю со словами:

— Доволен?

— Это ты должен быть довольным, — пожал плечами Толик.

— Я доволен. Пока. — Программист поднялся со стула.

— А есть не будешь?

Гурвич только усмехнулся.

— Отсутствие аппетита — дурной симптом, — такими словами проводил его Толик.

Гурвич пошел не к выходу, а направился в служебные помещения, где был черный выход.

— Псих, — вздохнул Толик. Он со своим купленным по дешевке дипломом экономиста считал всех ученых психами, и в лице Гурвича постоянно находил этой мысли яркое подтверждение.

Вернувшись с обеда, он сделал в блокноте отметку, списав со счета своего приятеля четыре сотни. Чужие проблемы его занимали меньше всего на свете…

В уличном обменнике Гурвич разменял деньги — часть на рубли, часть на мелкие долларовые купюры. В ларьке около метро купил комплект сотовой связи, назвав от фонаря чужую фамилию и чужой адрес. И вернулся в тесную однокомнатную Анжелину квартиру. Нырнул в нее, как солдат ныряет в бомбоубежище при бомбежке.

На кухне он взял бутылку боржоми. Выхлебал ее. Упал на диван, глядя в потолок. Поразмыслив о своей вылазке, он пришел к выводу, что все было не так уж и страшно. Шанс наткнуться на охотников, шатаясь по двенадцатимиллионному городу, исчезающе мал. Главное, не маячить вблизи мест своего прошлого обитания.

Очухавшись, Гурвич принялся за дела. Поставил новую сим-карту в мобильный телефон. Старый номер уже, наверное, взяли под контроль. Черт, зачем он тогда звонил Алле? В детективных сериалах людей отлавливают по соединениям с мобильника. Ладно, что сделано, то сделано. Сейчас у него новый номер, который пока никому не известен. С него можно звонить.

Алка, эта владычица мазей и духов, нужна ему позарез. Пусть вопрос с деньгами снялся на несколько дней. Но остальные проблемы остались. И нельзя затягивать с их решением. Долго он на этой хате не проживет…

С нового телефона он позвонил в офис:

— Мне Аллу Владимировну.

— Назовитесь, пожалуйста, — послышался до тошноты предупредительный молодой женский голос. Секретарши у Алки всегда были вышколенные.

— Борис Николаевич, — буркнул Гурвич.

— Алла Владимировна прилетает завтра. На работе будет в четырнадцать часов.

— Понял…

У Алки дурацкая привычка. Приезжая, двигает не домой, а в офис. Нетерпение ее сжигает, боится, как бы за время отсутствия хозяйки фирму по миру не пустили.

Завтра… Остается ждать. Завтра она приедет. Он завалится к ней домой. Возьмет диски с информацией. Отправится в Интернет-клуб. Там загонит информацию в Сеть, разбросает по адресатам. Отсидится несколько дней. Повторит сброс информации. И тогда можно будет выбираться на белый свет. Больше он никому не будет нужен.

Гурвич сел в кресло, взял пульт телевизора. Хотел нажать на кнопку, но тут в прихожей послышался шум.

Программист похолодел… Но это оказалась всего лишь пьяная Анжела, открывшая дверь и смахнувшая со стойки на пол фарфоровую вазу.

— Гадина, — обозвала она разбившуюся вазу. Сняла меховую коротенькую куртку, сбросила сапожки, покачиваясь, прошла в комнату. — Как, мальчишечка, не соскучился?

«Почему я должен по тебе соскучиться?» — раздраженно подумал Гурвич, но вслух, понятно, ничего не сказал.

Она чмокнула его в щеку. От нее разило вином.

— Устала, — сообщила она. — Ото всех устала.

И завалилась на кровать. Лежа — умудриться надо — стянула платье и заснула.

Хорошо. Не будет пустых разговоров…

Всю ночь Гурвич ворочался в постели, обдумывая разные варианты. Заснул под утро, не слышал, как Анжела упорхнула.

Он дождался четырнадцати часов. На прямой телефон Алке звонить не стал. Позвонил одной из ее сотрудниц.

— Не могу дозвониться Алле Владимировне, — сообщил он. — Скажите, что «медвежонок» человека пришлет за вещами. Это срочно…

— Передам, — в голосе сотрудницы сквозило недоумение.

Она посчитала его за чокнутого. Но это неважно. Он знал, что какую бы чушь ни сказал, сотрудница передаст Алке его слова. Персонал хозяйка держит жестко. Вольностей не прощает. За любую провинность — штраф или пинком под зад. Мегера, одним словом…

Он глянул в окно на скучные коробки домов, снующих машин и людей. Человеческий муравейник. Куча насекомых, озабоченных выживанием. И он — одно из них. Не успеет увернуться — раздавят башмаком…

Ну что, пора собираться…

Он побрился. Оделся. И вышел из квартиры…

Сельмурзаев утопал в глубоком кресле в холле своего дома на Рублевском тракте. Напротив него расположились ближайшие люди. Ренат, троюродный брат, держал торговый центр и гостиницу в Москве, строительный рынок в Питере. Султан — руководитель крупной преступной группировки, под ним рынки, автосервисы, различные фирмы, он мог поставить под ружье до пары сотен штыков и устроить в Москве локальную войну. Ибрагим — старший бригад, кормящихся в южнопортовом районе, у него тоже было в наличии немало отморозков и оружия. Салех — хозяин крупной юридической конторы, самый хитрый из присутствующих, мастер интриг и провокаций, обладающий большими связями во всех властных структурах и преступных группировках, в коммерции.

Депутат изложил суть проблемы, опуская ряд особо щекотливых моментов. Но и того, что он сказал, было достаточно, чтобы вызвать у гостей шок.

— Нанесена обида. Обида смертельная, — сухо закончил он. — Мне. Моему роду… Я хочу услышать совет близких мне людей.

Собственно, советы ему были не нужны, не для того он звал их. Он уже все решил. И гости, зная его характер, понимали это.

— Мы — как ты, Усман, — сказал Ренат.

— Я решил. Те шакалы запомнят тот день не как день своего торжества, а как самый черный день в своей жизни.