Репрессированные командиры на службе в РККА - Николай Семенович Черушев

я в Лефортовской московской тюрьме… Шестнадцать сподручных Берия (Иванов, Казакевич, Кузовлев… Мозалевский (так в оригинале. – Н.Ч.) и 9 других, коих уже не помню) самым постыдным образом старались выжать из меня нужные им для обвинения меня показания…Вероятно, такими же методами допроса следствие добыло на меня ряд порочащих голословных свидетельских показаний. Никаких очных ставок с оговорившими меня лицами мне дано не было…» [79]

Бывший зэк А.И. Тодорский хорошо помнит все детали своих злоключений, фамилии и лица мучителей из НКВД. Совсем другое дело «победители» – память у них «отшибло» напрочь, несмотря на то, что все эти годы они процветали, успешно продвигаясь по службе, – младшие лейтенанты стали подполковниками и полковниками. Упомянутый Мозулевский Евгений Иванович, 1907 г. рождения, до увольнения в 1952 г. в запас по болезни служил в центральном аппарате органов безопасности. А Виталий Сергеевич Кузовлев, тоже 1907 г. рождения, перешел в милицию и в 1955 г. работал начальником отделения ОБХСС (отдела борьбы с хищениями социалистической собственности) МВД СССР.

Допрошенный в апреле 1955 г. в качестве свидетеля Мозулевский оказался настоящим «ничегонепомнящим». Приведем выдержку из этого допроса (его проводил военный прокурор подполковник юстиции Е.А. Шаповалов).

«Вопрос (В): Что Вам известно относительно обстоятельств возбуждения и ведения следствия по делу Тодорского А.И.?

Ответ (О): В 1938 г. я работал оперуполномоченным 4 отдела 2 управления НКВД СССР… Я помню Тодорского А.И., знаю, что следствие по его делу велось. Принимал ли я участие в его допросах, я не помню. При каких обстоятельствах он давал показания и как его допрашивали, я также не помню. Я не помню, избивал ли его кто или нет. Сказать о том, принимал ли я участие в избиении Тодорского или нет, я не могу, так как не помню. Отбирал ли я от Тодорского его собственноручные показания по делу – я также сейчас не помню…

В: По сводке о допросах Тодорского А.И. в Лефортовской тюрьме Вы вызывали и допрашивали Тодорского 29/IХ, 2/Х, 3/Х, 4/Х, 5/Х 10/Х – 1938 г. Подтверждаете ли это?

О: Я не отрицаю теперь этого, но как проходили эти допросы, я не помню…

В: Баранов утверждает в своих показаниях от 22.2.1955 г. о том, что после возвращения его в Москву он получил от Вас дело Тодорского с протоколами его допроса, в которых он уже давал показания о причастности к военному заговору. Баранов заявляет также, что от Вас ему было известно, что Вы и Малышев били Тодорского. Подтверждаете ли Вы эти показания Баранова?

О: Я не помню, чтобы я бил Тодорского. Не помню и того, чтобы бил его и Малышев…

В: Чем объяснить, что в вызовах Тодорского на допрос дата 7/Х – 38 г. не указана, а приведены другие дни. Первые же «признательные» показания Тодорского, от которых он затем по делу отказался, как от ложных и полученных от него Вами принудительным путем, были оформлены вами протоколом от 7/—38 г.?

О: Это могло быть потому, что данный протокол составлен по собственноручным показаниям Тодорского за какое-то число, так как в то время была такая практика оформления допросов.

В: Тодорский в своем заявлении от 10 июня 1954 г. указывает, что вы, как и другие работники НКВД СССР, применяли к нему незаконные методы следствия на допросах. Подтверждаете ли это заявление Тодорского?

О: Я не помню, как тогда велись допросы Тодорского и бил ли я его или нет…» [80]

Под стать Мозулевскому оказался и его бывший начальник Ф.П. Малышев, допрошенный месяцем раньше. Этот бывший чекист с начальным образованием в марте 1955 г. занимал должность начальника 1-го отдела Министерства цветной металлургии СССР.

В: Какие основания были у Вас для возбуждения дела на Тодорского и его ареста, какими доказательствами Вы располагали… об участии Тодорского в заговоре?

О: Я совершенно не помню что-либо по этим вопросам и ответить на них не могу.

В: Заявлял ли Вам Баранов, когда он составил по вашему указанию справку на Тодорского о том, что необходимых данных для ареста Тодорского в собранных им материалах нет?

О: Этого не было. Я никогда не отдавал приказаний об аресте лиц, если на них было недостаточно материалов. Показания Баранова о том, что я дал ему указание об аресте Тодорского при отсутствии доказательств виновности последнего я отрицаю…

В: Допускались ли незаконные методы следствия к Тодорскому?

О: Об избиении Тодорского мне неизвестно. Сам я к Тодорскому также не допускал подобных действий. Мозулевский мог допустить подобные действия, но избивал ли он Тодорского или нет, я сказать не могу. Тодорского с Мозулевским я мог допрашивать, но при мне Мозулевский Тодорского не мог бить, т. к. я бы ему это не разрешил…» [81]

Мозулевский был прав, когда говорил, что протокол допроса от 7 октября 1938 г. был составлен по данным собственноручных показаний Тодорского, к тому времени уже написанных им. Действительно, еще неделей раньше датируется его заявление главе НКВД СССР. Оно следующего содержания:

«Приношу Вам повинную в том, что являлся участником военно-контрреволюционного заговора, в который вступил в декабре 1932 г., будучи завербован в него Фельдманом.

По его указанию проводил вредительскую работу в области военно-учебных заведений.

Попав в заговор, запутавшись в служебных и личных связях с врагами народа и вследствие морального разложения (пьянства)… стыд перед Вами и К.Е. Ворошиловым, ввиду Вашего и его всегдашнего хорошего отношения ко мне, воспрепятствовали мне явиться ранее с повинной, также как и сознаться сразу после ареста» [82].

В собственноручно написанных после этого заявления показаниях Тодорский подробно излагает (по годам, периодам, этапам) свою деятельность, начиная с 1921 г., нисколько не щадя ни себя, ни других. Все эти показания и послужили базой для упомянутого протокола допроса от 7 октября 1938 г.

Вернемся к этому злополучному протоколу, а точнее, к его главной части – признанию А.И. Тодорским (после трехнедельного отрицания) своего участия в военном заговоре. «В феврале 1932 г. я был назначен заместителем начальника Главного управления РККА. Работая вместе с Фельдманом, который являлся начальником этого управления, я близко с ним сошелся…

Однажды в конце ноября или в начале декабря 1932 г., после очередной моей пьянки и невыходе на работу в течение 3-х суток, я был вызван Фельдманом…

Фельдман заявил, что о таком моем поведении он, независимо от его хорошего ко мне отношения, вынужден будет доложить НКО (народному комиссару обороны. – Н.Ч.) Ворошилову и будет просить его о снятии меня с работы.

Я начал просить Фельдмана не делать этого. Фельдман заявил, что он этого пока делать не будет и что к этому вопросу еще вернется…

В Главном управлении РККА в тот период работал Савицкий, которого