Аляска, сэр! - Юрий Шестера

Резанов инстинктивно заткнул уши указательными пальцами обеих рук, а Баранов испуганно шарахнулся в сторону.

– М-да, для графа вы свистите очень даже недурственно… – вымолвил, придя в себя, не ожидавший подобного фокуса камергер.

– Издержки, как говорит маменька, моего общения в детстве с дворовыми мальчишками, – рассмеялся Алексей Михайлович, довольный произведенным эффектом.

– Что ж, нас с Александром Андреевичем вы и впрямь удивили своим искусством дворового разлива, – с некоторым смущением резюмировал Резанов. – А вот как, интересно, отреагировал на него медведь?

– Да почти так же. Будучи уже шагах в двадцати от меня и услышав мой свист, он тотчас встал на задние лапы и принялся выискивать источник столь неожиданного и явно неприятного для него звука всеми своими органами чувств. Я же в этот момент находился за большим валуном, замаскированным вдобавок древесными ветками. Словом, прицелился из своего укрытия в область сердца и выстрелил.

– И сразу уложили наповал?!

– Если бы!.. – досадливо вздохнул рассказчик. – Увы, раненый медведь еще пуще обозлился, оскалил пасть, уже покрытую розовой пеной, раскинул в стороны передние лапы и двинулся прямо в мою сторону. Но мне повезло: доковыляв до валуна, за которым я прятался, зверь обессиленно рухнул на него, хотя и продолжая угрожающе рычать и царапать камень когтями. Думаю, у него просто-напросто отказали задние лапы. – Камергер снова прибегнул к помощи носового платка. – Сначала я попробовал добить медведя вот этим томагавком, – Воронцов показал на древнее оружие индейцев, стоявшее у столба, на котором висело ружье, – но у меня ничего не вышло: несмотря на град достаточно мощных ударов по голове, медведь продолжал оглушительно реветь, сверля меня ненавидящим взглядом налитых кровью глаз. Тогда я, вспомнив уроки фехтования, сделал резкий выпад, полосонул его по горлу охотничьим ножом и быстро отскочил назад, чтобы в предсмертной агонии он не успел зацепить меня когтями передних лап. Вот, собственно, и все…

В вигваме воцарилась тишина. Каждый из гостей по-своему переживал перипетии схватки графа со свирепым зверем.

– У гризли была прекрасная темно-серая курчавая шерсть, – решил вывести их из состояния оцепенения Воронцов, – и я намеревался снять с него шкуру, дабы отвезти ее в Петербург и сохранить в память о поединке со «злым духом». Однако доблестные воины Томагучи, едва услышав мою просьбу помочь мне в этом, бросились от меня чуть ли не врассыпную, – рассмеялся он.

– Да, родовые предрассудки крайне живучи, – согласно кивнул камергер, вернувшись к реальности. – Только я почему-то считал, что шерсть у гризли бурого цвета. Во всяком случае, шкуру именно такого окраса мне показывали в Петропавловске на Камчатке.

– Я раньше тоже так полагал. Но, простите, в момент решающей схватки я находился со зверем на том же расстоянии, что сейчас с вами, Николай Петрович, так что ошибиться не мог. – Резанов непроизвольно перекрестился и примирительно положил руку на плечо графа. – Тем не менее вы отчасти правы, – невозмутимо продолжил тот. – К северу отсюда, на Аляске, гризли действительно имеют шерсть бурого цвета, а вот здесь, в районе Скалистых гор, – темно-серого. Кстати, я все-таки сделал себе сувенир в память об этом чудовище… – Воронцов снял со столба ожерелье из медвежьих когтей и протянул его камергеру.

– И вы называете это сувениром?! – потрясенно воскликнул камергер, разглядывая и осторожно касаясь кончиками пальцев огромных звериных когтей. – Нет, любезный Алексей Михайлович, это ожерелье – не что иное, как отличный охотничий трофей, которым вы должны заслуженно гордиться! Уверен, что во всем Старом Свете подобного ожерелья не сыщется ни у одного, пусть даже самого удачливого охотника!

– По мнению тлинкитского вождя Томагучи – а я считаю его весьма авторитетным экспертом в охотничьем деле, – аналогичные трофеи чрезвычайно редки даже здесь, в Северной Америке, – с легким оттенком хвастовства заметил Воронцов и тотчас смутился собственной несдержанности.

– Что ж, – понимающе улыбнулся Резанов, возвращая графу ожерелье, – мне остается только поздравить вас, Алексей Михайлович, с победой над лесным монстром и признать счастливым обладателем великолепного охотничьего трофея! – Будучи и сам заядлым охотником, он пожал руку Воронцову с некоторой даже долей зависти. И поспешил сменить тему: – А что, кстати, стало с той индейской девушкой, которая была предназначена «злому духу» в качестве жертвы?

– Она стала моей женой, по-индейски – скво, – счастливо улыбнулся Алексей Михайлович.

– Ну вот, Александр Андреевич, – обратился камергер к главному правителю Русской Америки, – мы тут с вами, понимаете ли, слушаем, раскрыв рты, пламенные речи о православном духе и чуть ли не о долге перед Отечеством, а ларчик-то просто открывается: шерше ля фам, как говорят французы! То бишь ищите женщину, только и всего… – Он озорно хохотнул, решив разрядить несколько напряженную атмосферу последних минут.

– Решение о женитьбе пришло уже позже, Николай Петрович, – не поняв шутки камергера, принялся оправдываться Воронцов, – причем как-то само собой. Если б вы только видели состояние девушки, наблюдавшей за моей схваткой с мохнатым чудовищем, будучи в это время крепко привязанной к дереву!

– Покорнейше прошу извинить меня, Алексей Михайлович, за мою и впрямь неуместную шутку. – Камергер приложил ладонь правой руки к сердцу.

– Да разве ж я сержусь, Николай Петрович? Думаю, я и сам не упустил бы возможности подтрунить над человеком, попавшим в мое положение…

Теперь расхохотались уже все трое, и дружеская атмосфера была благополучно восстановлена.

* * *

По предложению Баранова мужчины перенесли стол графа в центр вигвама, поставив его прямо над очагом. Затем тот же Баранов выложил на него из принесенной с собой сумки закуску, приготовленную коком «Ермака», и выставил штоф с водкой и бутылку рома.

– В других условиях, Александр Андреевич, я непременно потребовал бы от вас сатисфакции за нанесение оскорбления моему графскому достоинству, – улыбнулся Алексей Михайлович, кивнув на накрытый стол.

– Ну что вы, право, пугаете пожилого человека дуэлью, ваше сиятельство? – шутливо заступился за Баранова Резанов. – Уж я-то в курсе, что вы можете отомстить своему обидчику и куда более изощренным способом. – И он, не жалея красок, рассказал Баранову, как однажды, во время плавания на шлюпе «Надежда», Алексей Михайлович отомстил Крузенштерну за нанесенное его графскому достоинству оскорбление с помощью… надрессированной им обезьянки.

Теперь уже Александр Андреевич вытирал носовым платком уголки заслезившихся от смеха глаз.

– Потому-то Алексей Михайлович и оказался в Русской Америке? – спросил он, отсмеявшись.

– Совершенно верно. Не мог же я оставить в торговой миссии человека, причинившего моральные страдания начальнику первой в истории русского флота кругосветной экспедиции, – тонко улыбнулся камергер. – В то же время я не имел ни малейшего желания обрести личного врага в лице могущественного графа Михаила Петровича Воронцова. Потому-то и снабдил его блестящей характеристикой, рекомендовав вам, Александр Андреевич.