Погром в тылу врага - Сергей Зверев

– Люди, не останавливаться… – сипел Олег, волоча свою стонущую ношу. – Америкосы догадываются, что мы пойдем в Россию, поэтому перекроют нам восточное направление… Не дадим им этого удовольствия, идем на север, не меняя курса. Через пару километров повернем…

Лес сгущался. Крутасов возглавлял процессию, проделывая тесаком, словно мачете, прорехи в свисающей хвое. «Джунгли, блин, европейские», – ворчал он под нос. Надрывно кашлял Загадкин, расстегивал пропотевшую гимнастерку, рукавом утирал испарину, хлещущую со лба. «Что, Загадкин, – усмехался Оленич, – пришла Баба Жара? Это тебе не на тридцатикилометровом марш-броске филонить…»

– Послушайте, я больше не могу… – стонала под мышкой у Олега Джоанна. – Я очень благодарна российским военным, что вытащили меня из этого долбаного места, но я, клянусь Иисусом, больше не могу, я сейчас скончаюсь… У меня ноги не слушаются, у меня в голове туман, как в долбаном Лондоне…

Апофеозом ночного безумия стало утопление в трясине рядового Загадкина. Вот так сюрприз! Могли бы и сделать выводы, когда почва под ногами стала проваливаться просто неприлично, а лес все дальше погружался в низину. Рядовой плелся где-то сбоку и вдруг вскричал, выплюнул неприличное слово и канул в топь по пояс. И онемел, а когда почувствовал, что процесс продолжается, неуверенно осведомился:

– Я тону?

– Сейчас посмотрим, – проворчал Крутасов, с опаской приближаясь к несчастному. Посветил фонарем, сделал неутешительный вывод: – Да, товарищ рядовой, ты тонешь.

И наклонил ближайшую толстую ветку, за которую и схватился утопающий.

Когда его вытащили из болота и переправили на сухой бугорок, у военнослужащего зуб на зуб не попадал. Глаза затравленно блуждали. Он дрожал как осиновый лист, отвешивалась челюсть.

– Мама дорогая, за что мне все это? – заикался он.

– А это, дружок, побочные явления употребления спиртных напитков во время несения службы, – назидательно сказал Олег, сдерживая смех. – Вот не выпей ты в ту ночь паленой водки, сейчас бы спал в расположении части и в ус бы не дул. Будешь знать.

– Красавец, – осветил фонарем скорчившееся недоразумение Оленич. – Солдат, ты нас просто убиваешь своей естественной красотой.

– А шишка откуда? – Крутасов потрогал слипшуюся от пота макушку рядового. – Ого, здоровенная, как вторая голова. Бог дал?

– А будет мало, еще поддаст, – засмеялся Максим. – Корабль ты наш затонувший.

– Так нечестно, товарищи офицеры, – обиженно бормотал Загадкин. – Вас четверо, а я один. Вы пользуетесь тем, что по уставу я не могу вам ответить той же монетой и вынужден терпеть надругательства. Неуставщиной попахивает, нет? А я, между прочим, нормальный солдат, и у меня тоже есть чувство собственной…

– Ты нормальный дебил, – отрезал Оленич. – Исключительно по твоей прихоти мы занимаемся в этой стране черт знает чем.

– Да сами вы… – не сдержался Загадкин.

– Девочки, не ссорьтесь, – расхохотался Олег.

– Чего ты сказал?! – взвился оскобленный Оленич. – Десять суток ареста, рядовой!

– Ну, конечно, – проворчал морально раненный боец. – Причем двое из них я уже отсидел…

Болдин и Крутасов схватились за животы и отвалились от коллектива. Джоанна испуганно прижалась к Олегу – она не понимала, что вызывает дикий смех у этих загадочных русских. Впрочем, словесная разминка проблемы не решила. Одно утешало – за ними пока не тянется хвост из рассерженных американцев. Подумав, Олег пришел к выводу, что идея добраться этой ночью до границы – замечательная, но едва ли осуществимая. С непроходимыми лесами в Латвии полный порядок. Он приказал обойти болото, повернуть на восток и идти, пока не кончатся силы. Но силы кончались и у десантников. Им удалось продвинуться в восточном направлении метров на триста, и ноги просто подкосились. Еще и женщина висела на плече… Очередная баррикада из коряжин и частокола колючих ветвей буквально добила. Люди падали в лощину, устланную мягким мхом, а подняться сил уже не было. Самые выносливые все же совершили рейд по ближайшей чащобе, нарезали лапника, передавали его по цепочке. Продрогший Загадкин зарывался в груду теплой хвои. Пришлось выкапывать его обратно, чтобы до отвала накормить аспирином и пожелать спокойной ночи. «Справится, не такой уж он изнеженный», – проворчал Оленич и рухнул как подкошенный в охапку лапника. «Ладно, – подумал Олег, – Буду первым охранять это неуправляемое стадо»…

Утро было серым и мрачным. Кроны деревьев заслонили небо. В прорехах между шапками хвои было видно, как по небу блуждают кучевые облака. Ливень не обрушился на землю, за что природе хотелось сказать отдельное спасибо. Холод закрадывался в организм, но до двусторонней пневмонии еще было далеко. Зашевелилось что-то под боком, и до Олега дошло, почему он еще не покрылся коркой льда. Тепло человеческого тела – лучшее в мире тепло. Его проницали испуганные глаза, обведенные синью и морщинами. Две недели отсидки в аду превратили молодую женщину во что-то отпугивающее и неприглядное. Но это дело поправимое. Она все вспомнила, и страх в глазах пошел на убыль. Морщинки стали разглаживаться. Она сделала удачную попытку улыбнуться и помолодела лет на восемь. «Вот так-то лучше», – подумал Олег.

– Прости. – Она смутилась, до женщины дошло, что ночью она переступила черту, резко отодвинулась. – Мне просто было холодно, да и… с тобой я чувствую себя в безопасности…

– Ничего страшного, – пробормотал Олег. – Я тоже с тобой чувствую себя в безопасности.

Шутку она не поняла, да и не очень-то хотелось.

– Ты был когда-нибудь в Египте? – спросила женщина.

– Был, – признался Олег. – Года три тому назад. Отличная страна, но я ее практически не почувствовал. У нас была компания. Всю неделю мы только тем и занимались, что гоняли по морю акул, а по суше – местных байкеров на квадроциклах. В итоге и те и другие стали от нас шарахаться. Друзья рассказывали, что было весело.

– Да, я слышала, что русские в Хургаде часто *censored*ганят… – Она подумала и снова подалась к нему, хотя особо разлеживаться было некогда.

– Любишь спать с женщинами? – неодобрительно покосился на него делающий утреннюю разминку Крутасов.

– А ты не любишь? – парировал Олег.

– Я люблю только борщ и Родину, – фыркнул товарищ, вздымая над головой увесистую корягу. – А что касается уморенной дамочки, то никогда бы не подумал, что… тебе нравятся работы Пикассо.

– Не знаю, как насчет Родины и альтернативной женской красоты, а вот борщ бы сейчас пошел «на ура», – вздохнул Максим. Одной рукой он растирал опухшую от сна физиономию, другой вытряхивал из рюкзака все, что имело хотя бы смутное сходство со словом «провиант»: какие-то вафли, печенюшки, скрученный женскими косами сыр. По хвойным окрестностям лазил одутловатый и угрюмый Оленич, занимаясь важным делом: перетирал пальцами хвою и получившейся массой пытался почистить зубы. Взять из части зубную щетку и все ей сопутствующее он, конечно, забыл. Ворошился мятый лапник, из небытия возникала ошарашенная физиономия рядового Загадкина, обретшая осмысленность лишь после того, как узрела так называемые продукты.