Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки - Себ Фальк

чтобы удвоить скорость, необходимо возвести в квадрат отношение силы к сопротивлению. Эта формула выглядела уже лучше, но и она не могла объяснить, что случится, если сопротивления не будет вовсе. Поэтому Роджер Суайнсхед, благовоспитанный монах из Гластонбери, предложил свою модель, согласно которой скорость была пропорциональна разности движущей силы и сопротивления[248].

Это лишь самая простая часть трактата Роджера «О естественном движении». В нем он сформулировал – хоть и не дал на него ответа – новый вопрос: как можно сравнивать или складывать постоянные качества с переменными? Интеллектуалы, трудившиеся в Мертон-колледже около 1340 года, немногим позднее Брадвардина, отдали немало сил решению этой проблемы и добились такого успеха, что их нарекли «оксфордскими вычислителями». Первый ответ на этот вопрос предложил Уильям Хейтсбери в учебнике, написанном им для первокурсников, изучающих логику[249]. Он заявил, что если вы движетесь равноускоренно, то пройдете то же расстояние, что и человек, который движется с постоянной скоростью, если его постоянная скорость равна среднему от вашей начальной и конечной скоростей. Эта «теорема о средней скорости» стала большим шагом вперед. Сейчас мы не задумываясь определяем мгновенную скорость как воображаемую дистанцию, пройденную за определенное время, и не представляем, как может быть иначе, – подтверждением служит любой спидометр. Но формулирование теоремы о средней скорости с ее концепцией мгновенной скорости было отнюдь не предопределено.

Ричард Суайнсхед, еще один товарищ Хейтсбери по Мертон-колледжу (вероятно, он родился в той же линкольнширской деревне, что и Роджер), вскоре доказал теорему о средней скорости. Шестнадцатитомную «Книгу вычислений» Роджера переписывали по всей Европе. Она была настолько прогрессивной, что позднейшие авторы называли его «Вычислитель». Однако его математический инструментарий был так сложен, что мало кто из читателей осилил все 16 трактатов. Более того, итальянские ученые начала XVI века использовали его имя в качестве обидной метафоры беспредметной абстрактности, которую они ассоциировали с английской философией. Тем не менее потомки – в том числе немецкий математик Готфрид Лейбниц – по достоинству оценили идеи Суайнсхеда[250].

Но продолжить работу оксфордских вычислителей было некому, и отчасти причиной тому стала черная смерть[251]. Пандемия чумы убила только одного из мертонских математиков, Брадвардина, скончавшегося в 1349 году, всего через месяц после избрания архиепископом Кентерберийским. Однако в следующие десятилетия в Оксфорде писалось заметно меньше научных работ, и причина, вероятно, в том, что множество талантливых юношей просто не дожили до поступления на факультет искусств. Эстафету подхватил Париж, который меньше пострадал от чумы, потому что туда съезжались студенты со всей Европы. Затем, в 1340-е и 1350-е годы, два философа серьезно продвинули вперед математическую физику. Жан Буридан разработал теорию импетуса, объясняющую, почему брошенный мяч продолжает движение после того, как вы выпустили его из рук (Аристотель эту проблему решить не смог), а его ученик Николай Орем графически доказал теорему Хейтсбери о средней скорости: разработанный им метод позволял вычислять расстояние и среднюю скорость, даже если тело движется не равноускоренно. Спустя почти три столетия теории импетуса и средней скорости существенно повлияют на взгляды Галилея.

Нельзя сказать, что все монахи, подобно Роджеру Суайнсхеду и Уолтеру Одингтону, занимались натуральной философией такого высокого уровня, однако многие, обучаясь в Оксфорде, увлекались астрономией[252]. И именно астрономические книги монахи забирали с собой, возвращаясь в монастыри. Они не только изучали знакомые нам трактаты о сферах и составлении календарей, но и с энтузиазмом встречали новые астрономические инструменты, которые незамедлительно попадали в Оксфорд из Испании и Парижа. Доказательством тому – астрономическая антология Адама Истона, того самого приора Глостерского колледжа, который жаловался главе епархии на недостойное поведение монаха из Гластонбери. Адам, принадлежавший к академической элите, покинул Оксфорд, чтобы стать кардиналом при папском дворе, но в конце жизни передал свои книги, сшитые в два тома, родному приорату в Норидже. Один, попавший в итоге в университетскую библиотеку Кембриджа, представляет собой набор недорогих в исполнении, но аккуратно переписанных трактатов (и стишков, шельмующих «порочную братию»)[253]. Там есть инструкции к астрономическим и математическим инструментам, учебники по тригонометрии и методам измерения, усовершенствованные таблицы для вычисления положения планет, таблицы широт и долгот английских городов. Трактаты, повествующие об астрологическом влиянии Луны в разных созвездиях и объясняющие, как предсказать пол будущего ребенка и узнать, не ждет ли женщина двойню, дополнены «Трактатом о сфере» Роберта Гроссетеста и инструкцией к астрономической вычислительной таблице, которая по сей день хранится в библиотеке Мертон-колледжа. Великий каталогизатор рукописей Монтегю Родс Джеймс, который всем, кроме историков, больше известен как автор захватывающих рассказов о привидениях, назвал антологию Истона «книгой-лабиринтом»[254]. Джеймс повидал немало таких книг, но манускрипт Истона всего лишь отражает эклектичные астрономические интересы монахов-интеллектуалов.

Как долго сохраняли они интерес к наукам после того, как заканчивалось их краткое пребывание в Оксфорде? Бывало по-разному: все зависело не только от личной заинтересованности каждого, но и от терпимости аббатов к научным изысканиям монахов, а также от доступности книг – ведь они были нужны следующему поколению студентов. Хотя, конечно, некоторые книги из монастырских библиотек выглядят так, будто их никто никогда не читал[255]. Пусть не все, но как минимум некоторые монахи поддерживали связь с бывшими товарищами и старались не растерять приобретенных навыков. В 1370 году выпускник Мертон-колледжа Уильям Рид переплел вместе ряд сочинений по астрономии, часть которых он купил у душеприказчиков умершего от чумы Томаса Брадвардина. Среди трактатов и таблиц там обнаружились два письма от некоего Реджинальда Ламборна. Ламборн в них называет себя «простым монахом из Эйншема». Первое письмо, адресованное «дорогому и многоуважаемому господину», посвящено астрологическому – и метеорологическому – значению положения Юпитера и Венеры во время двух лунных затмений 1363 года. Во втором письме, которое Ламборн написал лично Риду и которое начинается с почтительного обращения «многоуважаемый лорд», он, опираясь на астрономические данные, дает долгосрочный прогноз погоды с 1368 по 1374 год. В 1350-х, прежде чем посвятить себя религиозному служению в аббатстве Эйншем, Ламборн был студентом Мертон-колледжа. Он не желал, чтобы его астрономические познания пропадали втуне, и пользовался удобным расположением аббатства – всего 10 миль от Оксфорда вверх по течению, чтобы поддерживать связь с бывшими коллегами[256].

Другим монахам не было нужды проявлять такую личную инициативу. В Сент-Олбансе, где поколения образованных аббатов культивировали атмосферу широких научных исследований, монахи собрали богатейшую библиотеку научных книг, которые они жадно читали и перечитывали. Выпускники Оксфорда пользовались особыми привилегиями, в том числе доступом к личной библиотеке аббата. Джон Вествик, скорее всего, был одним из них. Как мы узнаем из следующей главы, он внимательно прочел и снабдил примечаниями две работы, поступившие из Оксфорда. Это может говорить о том, что он использовал привилегию читать книги аббата, чтобы развивать и углублять знания, полученные в Глостерском колледже. И хотя мы никогда не узнаем наверняка, посещал ли Вествик Оксфорд, мы с уверенностью можем сказать, что на него и на его современников глубоко повлияло возникновение университетов, благодаря которым плоды трудов международного научного братства иудеев и мусульман, итальянцев и немцев занимали почетное место в английских монастырях. В любом случае, судя по примечаниям, оставленным Джоном Вествиком в этих книгах, он продолжал обучаться. А это значит, что и нам пора возвращаться в Сент-Олбанс – посмотреть, как монахи применяли на практике свое увлечение астрономическими инструментами.

Глава 4

Астролябия и альбион

Кто-то возвращался с докторской степенью, а кто-то – проведя в колледже лишь короткое лето, но рано или поздно вернуться в обитель должны были все без исключения студенты-монахи. Это был крутой жизненный поворот. Ричард Уоллингфордский, став в 1330-х годах аббатом Сент-Олбанса, выразил сожаление, что его в таком юном возрасте отправили в университет и отвлекли от теологии уроками математики. Но и он понимал, что образование, милостию Божией, которая «из брения возвышает нищего, посаждая с вельможами», позволило ему подняться над своим скромным происхождением сына кузнеца[257].

Нет сомнений, что такое раздвоение чувств одолевало многих. Монахам, оставившим веселую студенческую жизнь, приходилось заново привыкать