Куда ведет сердце - Стефани Лоуренс

– Не стройте из себя невинного агнца! Вы целый день разыгрывали моего ревнивого возлюбленного! Держали меня за руку и обнимали так, словно вы – мой хозяин. Притворялись, что целуете меня!

– Но у меня не было подобных намерений!

– Каковы же в таком случае были ваши намерения? Что побудило вас весь день вести себя подобным образом?

Несколько секунд они продолжали обмениваться яростными взглядами… прежде чем он вдруг поднял руки, сжал ладонями ее лицо и завладел губами.

Таким был его ответ.

Он не отпускал ее губы, пока она не задохнулась. И продолжал ее целовать, безмолвно изливая бушующее в нем желание.

Это отчаянное, голодное желание терзало его с искусством опытного палача.

Наконец один из поцелуев вышел из-под контроля и пробудил в нем исступление, которого он доселе не испытывал.

Он вторгся языком в нежную пещерку ее рта с азартом разбойника, добравшегося до сокровища.

И она все ему позволила.

Голова Пенелопы не кружилась. Просто все пространство вокруг внезапно исчезло. Впервые в жизни она стала заложницей собственных чувств. Сдалась на их милость.

Его губы продолжали пробовать ее на вкус: жесткие и упругие, властные, требовательные. Посылавшие озноб по ее спине. Его руки держали ее в плену, а он продолжал целовать ее.

И она не сопротивлялась. Потому что жаждала познать больше, отведать больше, почувствовать больше.

Она сама не поняла, когда ее губы раздвинулись, когда его язык наполнил ее рот, когда он предъявил на нее права, обещая темное, жаркое, неизъяснимое наслаждение.

Острые, неизведанные доселе ощущения нахлынули на нее.

Чувственное искушение манило.

Она хотела. Впервые в жизни ощущала желание, туманившее разум. Желание, которое она пыталась, но не могла насытить.

Она хотела… целовать его в ответ, дать ответ, которого желает он. Ублажить и удовлетворить его… нет, и себя тоже. Давать и брать одновременно.

Ее руки лежали на его груди. Повинуясь непонятному импульсу, она сжала его широкие и надежные плечи, погладила шелковистые локоны, обвившиеся вокруг ее пальцев.

Он едва заметно вздрогнул, наклонил голову, и их языки сплелись в жарком танце.

Она снова задрожала и, немного осмелев, ответила нерешительным поцелуем.

Волна страсти поднялась в его душе, охватила его и вылилась в поцелуе, потрясшем ее.

Эта страсть должна была шокировать хорошо воспитанную леди, возбудить в ней инстинкт самосохранения, но Пенелопа окончательно потеряла голову.

И стала целовать его с еще большим пылом, снова и снова лаская его язык своим. Отчаянно стремясь узнать, что будет дальше. Заманивая его в глубину мучительной страсти.

Она не чувствовала, что делает нечто постыдное. Только жар и чистое наслаждение, мощное и ослепительное. Наверное, вот что это такое – чувствовать себя женщиной. С женскими потребностями и желаниями.

Наконец она немного пришла в себя и, охнув, отстранилась. И пораженно уставилась в его глаза.

Глаза, горящие синим светом.

И выражение в этих глазах подсказало ей, что он видел и понимал… слишком многое.

С силой, подогреваемой страхом, она вырвалась из его объятий и повернулась, чтобы уйти.

Он ничего не сказал. Только догнал ее и пошел рядом.

Она ощущала его взгляд, но продолжала упрямо смотреть вперед, высоко подняв голову.

Они добрались до церкви и оказались на людной улице. Барнаби нанял, экипаж. Открыл дверцу, и она поспешила забраться внутрь без его помощи.

Он последовал за ней и захлопнул дверцу.

К ее удивлению и даже раздражению он скорчился на сиденье рядом с ней. Между ними оставалось достаточное расстояние, чтобы она не испытывала тесноты.

Барнаби же пристально смотрел в окно на проплывающие мимо дома, предоставив Пенелопу ее мыслям.

И занятый своими.

Они расстались на ступеньках ее дома. Из слов Барнаби она поняла, что им предстоит встретиться сегодня вечером.

В дороге они не обменялись ни единым словом. Ни он, ни она не упомянули о поцелуях… и о том, что открыли им эти поцелуи.

Но оба не могли думать ни о чем другом.

Во всяком случае, она не могла думать ни о чем другом.

Пенелопа всегда считала свою натуру практичной и даже прозаичной. И не предполагала, что в глубине ее души кроется целая россыпь женских потребностей, которые, похоже, дремали, пока он не поцеловал ее, пока не сжал в объятиях и не пробудил эти дремавшие потребности.

Они проснулись в ответ на поцелуй, питаемые ощущениями, которые открыл в ней Барнаби, он и только он. Ни один мужчина, кроме него, не действовал на нее таким образом.

Пенелопа была совершенно уверена: если они и дальше будут продолжать в том же духе, эти неуместные потребности станут постоянной и сильнодействующей реальностью. Она достаточно хорошо знала себя, чтобы понять: такие, как она, ничего не делают наполовину. Эти потребности будут расти и постепенно завладевать ею. И что ждет ее впереди – неизвестно.

А она не была готова идти по этой дороге. Внутреннее сопротивление оказалось слишком сильным. И побуждало ее отступить.

Ей слишком хорошо известно, что он за человек. Если их отношения будут продолжаться, ей придется пожертвовать чем-то очень дорогим для нее. Своей независимостью. Свободой выбора. Свободой управлять собственной жизнью.

И вот тут, в гостиной леди Карлайл, она была полна решимости объявить мистеру Адэру свое мнение обо всем случившемся сегодня.

Пока ей ловко удавалось избегать знаков внимания поклонников.

Но увидев златовласую голову Адэра, она пробормотала: «Наконец» – и, старательно избегая взгляда Харлана Ригби, прошла в угол комнаты. И стала дожидаться, пока Адэр присоединится к ней.

Он не заставил ее ждать. С быстротой, которую большинство дам нашли бы лестной, он рассек толпу гостей и направился к тому месту, где стояла Пенелопа.

Решив, что ей вовсе не следует замечать напряженного блеска в его глазах, она коротко кивнула в знак приветствия.

– Я хочу кое-что сказать вам. Вон там, – она взмахом руки показала на арочный вход, – есть гостиная, где мы можем поговорить с глазу на глаз.

Не дожидаясь ответа, она повернулась и сделала первый шаг. Слегка поколебавшись и наспех оглядев комнату, Барнаби, как всегда, последовал за ней.

Маленькая гостиная, как и предполагала Пенелопа, была пуста. И идеально подходила для беседы наедине.