Все, что вы скажете - Джиллиан Макаллистер

Он не упоминает о баре, и я благодарна ему за это. И я рада, что сейчас все объясняется он, а не я.

– Так, – говорит отец и хмурит брови, но не от беспокойства, а от замешательства.

– Потом она думала, что он преследует ее, но это был другой, похожий мужчина, – продолжает Рубен. Он сглатывает, убирая руку с моего колена.

Мама берет подставку под стакан и начинает ритмично поворачивать так, что ее стороны стучат о стол – одна, другая, третья. Этот звук я помню по тысячам неловких обедов в детстве. Мы ели хорошую еду – органическую, сбалансированную, но не разговаривали. Во всяком случае, не по-настоящему.

Уилф сидит, откинувшись на спинку стула, его движения плавные, но лицо серьезное, оценивающее. Он отрастил козлиную бородку, которая выглядит глупо.

– Когда мужчина подошел слишком близко, она его толкнула, он упал и получил травмы, сейчас находится в больнице. Этим делом занимается полиция.

Это лучшее, что он мог сделать с плохой историей: изложить только факты, без эмоций. Точно так, как я хотела.

– Полиция? – резко спросила мама.

– Мне предъявили обвинение, – нарушаю я затянувшееся молчание.

– В чем? – уточняет Уилф, впервые за день обращаясь ко мне.

Он работает в Сити и связан с финансами, но понятия не имею, чем именно он занимается. Но складывается ощущение, что он знает, что к чему в этом мире. Как и ожидалось, когда я сказала: «Намеренное нанесение тяжкого вреда здоровью», он поднял брови и уточнил: «Статья восемнадцать?»

Откуда эти люди знают больше меня?

– Так, понятно. И когда произойдет все… это? – спрашивает мама, неловко вращая бокал с вином.

– Летом, – Рубен не дает мне заговорить. – в начале июня.

– Здесь что-то не так, – говорит папа. – Абсурдно обвинять тебя в превышении пределов необходимой самообороны.

Полагаю, что Это негодование все-таки из-за его чувств ко мне: какой-то симпатии, спрятанной глубоко в его душе.

– Это была не самооборона, потому что я ошиблась.

– Насколько сильно он ранен?

– Достаточно, он был… Я не сразу это заметила, но он лежал лицом в луже.

– Всего несколько секунд, – перебивает Рубен, и я нервно сглатываю.

– Должно быть, они думают, что ты совершила что-то еще, – говорит папа.

Он всегда такой: уверен, что прав, даже когда доказательства говорят об обратном. Рассуждает об иммиграции, пособиях и людях, убитых на улицах Лондона. Раньше Рубен пытался с ним разговаривать, но каждый диалог заканчивался одинаково, и он прекратил.

– Точно думают, – повторяет папа.

Мама решительно кивает в знак согласия, и я ясно вижу, как все пройдет дальше. У каждого будет мнение на мой счет, о том, что я сделала и какое наказание государство выберет для меня. Каждый вооружится лупой и будет рассматривать меня через нее – сквозь фильтр своих собственных представлений о насилии, самозащите и законе. Даже Рубен. Замечаю, как он иногда смотрит на меня, если думает, что я занята. И его лицо выражает недоумение и даже скептицизм.

У меня не осталось ничего личного. Моя жизнь транслируется и выставляется напоказ, и посмотреть может каждый. Прошлой ночью, после нескольких бокалов, я приняла решение вести себя так, будто играю на сцене. В трагедии. Я не уверена, что сумею придерживаться этого безрассудного решения, но должна попробовать, пока я на свободе.

– Это все как-то нечестно, – говорит Уилф. – Это просто ошибка. Ты же сама понимаешь.

– Джоанна, – вмешивается мама, – это наверняка твое воображение. Ты всегда была фантазеркой. Твой мир – это иллюзия.

Рубен вскидывает голову и издает насмешливое фырканье.

– И это лучшее, что вы можете сказать? – спрашивает он. – Это ваша поддержка? – Я протягиваю руку, чтобы его остановить, но он уже вскочил на ноги. – Я знал, что будет что-то подобное, – говорит он. – Разве вы не видите, что она нуждается в…

Он выходит из комнаты, а я следую за ним – не из злости на себя, а из преданности ему.

– Я имел в виду, что дело в том, что ты женщина, – объясняет Уилф. – Я знаю… Видел эти ролики в интернете: улюлюканье, крик в спину, все в таком духе. Понимаю, что тебе сложно все это терпеть.

– Именно. – Я останавливаюсь и смотрю на брата. – Спасибо!

Я вспоминаю страх, который почувствовала той ночью. Тело Сэдика, прижавшееся ко мне в баре. Его руку, сжимающую мою против воли. Помню, как чувствовала себя, когда думала, что он идет за мной. Подобное происходило регулярно, но в тот раз все ощущалось гораздо сильнее.

Этот обычный сексизм. Работяги со стройки, которые выкрикивают оскорбления или флиртуют; мужчины, которые сидят рядом с тобой в метро, расставив ноги. Преследующий тебя на улице громила, который рассказывает, что хотел бы с тобой сделать. Слишком страстный поклонник на вечеринке, считающий, что увязаться вслед – это романтично. Разве женщины не имеют право на самооборону? Разве нас не постоянно провоцируют?

– Спасибо, – снова говорю Уилфу. Рубен стоит за дверью, подчеркнуто ожидая меня – что для него необычно. Я поворачиваюсь к брату: – Мне лучше уйти.

– Мне очень жаль. – Брат протягивает руку, похлопывая меня по плечу, чего тоже никогда не делал. – А я же собирался рассказать вам о своих неудачах в любви.

Для Уилфа это редкость. Обычно он держит лицо: жалуется на налог на прибыль, беспокоится о том, что нужно уволить уборщицу, и все такое. Но я не вижу его настоящего. Понятия не имею, о чем он мечтает или переживает. Невозможно увидеть правду за всем этим мусором.

– Что случилось? – спрашиваю, чтобы отвлечься. Хочу хотя бы немного пообсуждать чью-то еще жизнь, как бывало раньше.

– Меня бросила девушка, заявив, что я должен выглядеть шикарно, чтобы жить в Уимблдоне.

Я чуть было не закатываю глаза. Ясно же, что это не любовные неудачи.

Уилф удачно вложился в жилье на лондонском рынке, и это изменило его жизнь. Его квартира принесла ему 150 000 фунтов стерлингов чуть больше, чем за год. Сейчас у него в собственности четыре объекта недвижимости в Лондоне, которые он сдает в аренду. И он постоянно жалуется на своих съемщиков.

– Расскажу подробности в другой раз, – говорит он.

Тихо закрываю за собой дверь. Рубен идет к машине.

– Что?.. – спрашиваю его.

Он не отвечает, просто продолжает идти, протянув руку мне. Мы идем вместе до конца подъездной дорожки. Внезапно он разворачивается и тянет меня к себе. Шагаю в его объятия. Его руки обхватывают меня за плечи, и я чувствую все его тело.

– Мне так жаль, – бормочет он. – Мне очень жаль, что они полное дерьмо.

– Мне тоже.

По дороге домой я смотрю на него. Обогреватель в машине работает на максимуме. Рубен водит осторожно и медленно, я чувствую себя в абсолютной безопасности, поэтому почти засыпаю.