Трон императора. История Четвертого крестового похода - Николь Галланд

В конце концов, когда самые важные люди и вещи окажутся на земле, будет позволено сойти на берег и пассажирам двух последних веселых кораблей. А пока тянулись долгие скучные часы ожидания, я, Джамиля и Лилиана бездельничали с толпой простолюдинок и наложниц на палубе «Венеры», глазея, как на каменистом берегу раскидывают лагерь. Вода, даже после того как ее взболтали лошади и люди, оставалась невероятно прозрачной. И вообще, море здесь было необычного цвета, какой бывает у ткани, сплетенной из зеленых и пурпурных нитей, что создает особый оттенок синего. По сравнению с этим морем британские моря какие-то серые. Воздух был влажный и бодрящий, словно осенним днем в Британии. Ярко светило солнце, только вдали, над белым горным хребтом, зависли густые облака.

Я места себе не находил от скуки и отвращения, успев придумать с десяток способов сорвать нападение на Задар. Но почти все мои планы были заранее обречены на провал (как выразилась Джамиля), и все они требовали моего присутствия на берегу, в лагере. Вряд ли я мог довериться Грегору в этом деле. Что касается Отто, то ему доверять нельзя было ни под каким видом, а значит, и Лилиане тоже. В одном не было сомнений: Симон де Монфор не подведет, если только найти к нему правильный подход.

Я прошелся по палубе, разглядывая широкую полосу воды между Задаром и лабиринтом островков, защищавших его от открытого моря. Эта бухта не уступала размерами венецианской лагуне, но помимо разницы в цвете вода здесь казалась чище, прозрачнее и холоднее, да и ветер дул сильнее. Кроме того, островки, в отличие от венецианских болот и песчаных отмелей, торчали из моря, как вершины крутых подводных гор.

Услышав барабанный бой с другой стороны, я обернулся и увидел небольшую галеру под развевающимся красным флагом с двумя перекрещенными ключами, золотым и серебряным. Окликнул женщин, и те присоединились ко мне у другого борта.

— Посмотрите. Кто-то спешит.

— Я видела такой флаг раньше, — сказала Джамиля. — Кажется, перекрещенные ключи принадлежат Папе.

— Дело принимает интересный оборот, — заметила Лилиана, явно забавляясь.

Галера держала курс прямо к нам, так как «Венера» была самым дальним от берега кораблем флотилии. Кто-то принялся размахивать руками на борту маленького суденышка. Матрос с «Венеры» помахал в ответ и выкрикнул:

— Груз?

— Папский легат! — проорали с галеры. — По срочному делу!

Ритм барабанов сменился, гребцы затабанили веслами, а потом оставили их в воде без движения. Галера остановилась параллельно нашему борту, подпрыгнув на волне.

— Где нам лучше пришвартоваться, чтобы нас не раздавили? — крикнули с ее борта.

Я в великом волнении оглянулся через плечо на женщин.

— Посланник Папы! Как раз в такое время! Он приехал, чтобы запретить осаду.

— Готова побиться об заклад на твою лиру, что никто слушать его не станет, — сказала Лилиана.

— Готов побиться об заклад на твою задницу, что заставлю их выслушать его, — усмехнулся я.

— Ты? — удивилась Лилиана.

Джамиля застонала и начала мне выговаривать:

— Нет…

— Чур вы ничего не видели, — сказал я и прыгнул за борт в ярко-голубую воду.

Вульфстан в свое время настаивал на том, чтобы я научился плавать. Это была его единственная просьба, которую мне не удалось выполнить. Его всегда приводило в недоумение, почему такой ловкий акробат вроде меня ведет себя в воде как абсолютное бревно. А для меня все было логично: мое проворство объясняется напряжением, соединяющим пустоту с твердой материей, — так фидель создает музыку. Тут все дело в игре с противоположностями. Но вода сама по себе нечто среднее, и, находясь в ней, ты лишаешься противоположностей, на которых можно было бы сыграть. Вот поэтому я никак не могу освоить плавание. По крайней мере, таково мое оправдание.

Оставалось рассчитывать на то, что меня спасут. Если быть более точным, я рассчитывал, что меня спасут с галеры папского посланника, а не с «Венеры». В этой части плана меня ждал успех: с большого судна бросили канат, но почти одновременно от галеры отошел баркас, и в него спрыгнул матрос. Со скучающим видом он сделал несколько гребков по спокойной воде в мою сторону, а я к тому времени уже ударился в панику.

Я голосил во все горло, бил руками и ногами по воде и столько ее наглотался, что уже не мог кричать. Вода была отвратительно-соленой, до тошноты. Я-то думал, что мы стоим на мелководье, поэтому, как дурак, попробовал нащупать ногой дно и каждый раз, опуская ногу, уходил под воду с головой. А мои усилия вынырнуть напоминали попытку вскарабкаться вверх по промасленному канату. Ребра, пострадавшие в недавней стычке, готовы были лопнуть. Соленая вода хорошо держит людей на плаву, но только не меня. Вода попала в глаза, и я почти ничего не видел, даже не мог разобрать, куда бросили канат.

«Это была ошибка», — подумал я, злясь на себя.

Перспектива утонуть меня не волновала: Джамиля, скорее всего, благополучно доберется до Египта и без моей помощи, а ведь только это меня и связывало с жизнью. Но мысль погибнуть, не выполнив новой задачи, приводила в бешенство, придававшее мне сил. Я снова попытался вынырнуть, и на этот раз чья-то шершавая, как неструганая доска, рука вцепилась мне в загривок и приподняла над водой.

К тому времени, когда я, еле дыша и дрожа, оказался на суденышке, вновь зазвучал барабанный бой, и галера легата понеслась к берегу.

— Чего вдруг ты решил спрыгнуть с корабля, полного шлюх? — поинтересовался спасший меня гребец, хрипло посмеиваясь. Матрос говорил с мелодичным акцентом венецианца, но сиплым и грубым голосом. — Идиот, что ли?

Он показал на корабль. Лилиана и Джамиля вцепились в поручни, а рядом с ними орали до этого скучавшие шлюхи, которые услышали всплеск воды и разом кинулись к одному борту, чуть не перевернув корабль.

— Вон капитан. Наверное, кинет сейчас второй канат. Будешь ловить?

— Скоро все и так окажутся на берегу, — ответил я отплевываясь. — Поеду с вами. На таком корабле весело одну-две недели, а потом тело невольно запросит монастырских порядков!

Моряк покачал головой.

— Мне бы такую проблему, — проворчал он.

Земля, на которой был воздвигнут Задар, в отличие от Венеции, выступала из моря на высоту человеческого роста. Материк у берегов был низкий, но потом круто переходил в лесистый холм. На горизонте и по ту и по другую сторону высились огромные серо-белые скалы, такие же высокие и грозные, как Альпы. Лагерь располагался примерно так же, как на Сан-Николо, хотя теперь палатки пришлось устанавливать на склоне, поскольку, как и следовало ожидать, на плато раскинулись шатры вождей. Нетрудно было догадаться, где окажется шатер Грегора.

Песок здесь напоминал скорее камень. Ступив на сушу впервые за шесть недель, я едва удержался на ногах. Мне казалось, будто все кости ног превратились в жидкость, будто я весь превратился в желе. Земля ходила под ногами гораздо сильнее, чем палуба в открытом море. Я кое-как ковылял, по-прежнему мокрый до нитки, по узким проходам между наполовину возведенными шатрами, наполовину выкопанными выгребными ямами и колодцами и между воинами, без особого усердия готовящимися к битве. Чуть не свалился в один из колодцев, настолько у меня ослабели ноги. Никакого четкого плана у меня пока не было, но я знал, что должен добраться до посланника Папы и остаться как можно ближе к нему, а значит, сначала предстояло раздобыть рекомендации. Так как никаких вверительных грамот у меня не имелось, я решил позаимствовать у Грегора восковую печать маркиза Бонифация Монферрата.