История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта - Филипп-Поль де Сегюр

Во время этих печальных событий министр русского императора Балашов появился на французских аванпостах с белым флагом. Он был принят, и армия, менее пылкая, чем вчера, с радостью предвкушала мир. Он привез следующее письмо Александра Наполеону: «Еще не поздно договориться; война, которую почва, климат и характер России делают бесконечной, началась; но примирение не является невозможным, и предложения, высказанные на одном берегу Немана, могут быть услышаны на другом». Балашов добавил, что его повелитель перед лицом Европы заявил, что он не агрессор; что его посол в Париже, затребовав свои паспорта, тем самым вовсе не считал, что нарушает мир; однако Франция вторглась в Россию без объявления войны. Балашов не представил новых предложений, устных либо письменных.

Выбор человека, приехавшего с флагом мира, примечателен: то был министр русской полиции; эта должность требует наблюдательности, и очевидно, что он должен был проявить названное качество, находясь среди нас. Переговоры требуют большой умеренности, невозможной при сложившихся обстоятельствах, поскольку ее приняли бы за слабость. Это соображение снижало наше доверие к личности парламентера.

Наполеон не испытывал колебаний. Он не остановился в Париже, как же он теперь может отступать в Вильну? Что подумает Европа? Какой результат может быть представлен французской и союзной армиям как оправдание столь многих трудов, больших маршей и расходов? Это значило бы признать себя побежденным. Кроме того, своими речами перед правителями с момента отъезда из Парижа и своими действиями он взял на себя определенные обязательства. Он начал разговор с Балашовым очень живо: «Что привело вас в Вильну? Чего хочет император России? Он думает сопротивляться? Что касается меня, то мой ум является моим советником, и именно отсюда всё вытекает. Но Александр — кто советует ему? У него только три генерала — Кутузов, которого он не любит, поскольку он русский, Беннигсен, уволенный шесть лет назад и впавший в маразм, и Барклай, который умеет маневрировать; он понимает войну, но этот генерал хорош только для отступления… Все вы думаете, что понимаете искусство войны, поскольку читали Жомини, но если эта книга может научить вас чему-нибудь, думаете ли вы, что я должен разрешить опубликовать ее?» В этом разговоре, русскую версию которого я здесь представляю, он добавил, что император Александр имеет друзей даже в императорской штаб-квартире. Затем, показывая на Коленкура, он сказал русскому министру: «Вот верный рыцарь вашего императора, он русский во французском лагере».

Возможно, Коленкур не понял, что Наполеон хотел лишь указать на него как возможного посредника, приятного Александру; но как только Балашов ушел, герцог Виченцы направился к императору и сердитым голосом спросил, почему тот оскорбил его? Он француз! Настоящий француз! Он это уже доказал, и вновь докажет, повторяя, что эта война неполитична, опасна и разрушит армию Наполеона, Францию и его самого. Что касается остального, то он оскорблен и желает покинуть императора; всё, чего он просит, это командование дивизией в Испании, где никто не хочет служить, и как можно дальше от него. Император пытался его успокоить, но поскольку не мог более его слушать, то ушел; Коленкур устремился за ним, продолжая бросать упреки. Бертье, который присутствовал при сцене, безуспешно пробовал вмешаться. Стоявший сзади Бессьер напрасно пытался удержать Коленкура за мундир.

На следующий день Наполеон не мог вызвать своего великого конюшего без формального приказа, который пришлось повторять. Он долго успокаивал его с помощью ласк, выражая уважение и привязанность. Он отослал Балашова с устными и неприемлемыми предложениями. Александр не ответил! Вся важность этого шага не была в то время правильно понята. Он решил более ничего не направлять Наполеону и ничего ему не отвечать. Это было последнее слово перед полным разрывом.

Между тем Мюрат гнался за ускользающей победой, которую так жаждали; он командовал кавалерией авангарда; наконец, он настиг врага по дороге на Свенцяны и оттеснил его в направлении Двины. Каждое утро русский авангард уходил от него, каждый вечер он вновь настигал его и атаковал, но русские всякий раз занимали сильную позицию, а французы прибывали слишком поздно и после долгого марша, не имея возможности восстановить свои силы; ежедневные схватки не приносили важных результатов.

Другие военачальники шли другими дорогами, но в том же направлении. Удино перешел Вилию за Ковно и был уже в Самогитии; он напал на врага и теснил его. Он шел вперед слева от Нея и Мюрата, справа от которого продвигался Нансути. С 15 июля по берегам Двины от Дисны до Динабурга шли Мюрат, Монбрен, Себастиани, Нансути, Удино, Ней и три дивизии 1-го корпуса под командованием графа Лобо.

Удино появился перед Динабургом и атаковал этот город, который русские безуспешно пытались укрепить. Слишком эксцентричный марш Удино не понравился Наполеону. Две армии были разделены рекой. Удино направился на соединение с Мюратом, а Витгенштейн — на соединение с Барклаем. Динабург остался без нападающих и защитников.

Во время своего марша Витгенштейн увидел с правого берега Двины, как кавалерия Себастиани занимает город, не соблюдая мер предосторожности. С наступлением ночи Витгенштейн переправил один из своих корпусов через реку, и утром 15 июля русские атаковали французские аванпосты; одна из бригад была захвачена, и Себастиани вынужден был отступить. После этого Витгенштейн отозвал своих воинов на правый берег и продолжил свой путь вместе с пленниками, среди которых был французский генерал. Этот маневр русских дал Наполеону повод надеяться на битву; он думал, что Барклай возобновляет наступление, и на короткое время задержал свой марш на Витебск, чтобы сконцентрировать силы и направить их согласно обстоятельствам. Эта надежда вскоре исчезла.

Во время этих событий Даву в Ошмянах, к югу от Вильны, перехватил курьеров Багратиона, который пытался уйти на север, искал выход и волновался по этому поводу. До этого времени разработанный в Париже план кампании в целом успешно выполнялся. Зная, что враг слишком растянул свою оборонительную линию, Наполеон прорвал ее, энергично атакуя в одном направлении, что позволило отбросить основные силы русских к Двине; Багратион всё еще был в районе Немана. Наполеон повторил маневр Фридриха II; отличие было в том, что у Наполеона это заняло несколько дней при длине фронта в восемьдесят лье, в то время Фридрих часто делал это в течение нескольких часов при фронте в два лье.

Дохтуров и множество разбросанных дивизий ушли от нас лишь благодаря обширным пространствам, в силу случая и нашего неведения.

Некоторые утверждают, что в первых операциях кампании было слишком много осторожности или слишком много небрежности; что начиная от Вислы наступавшая армия получала приказы двигаться со всеми предосторожностями, ожидая нападения; поскольку вторжение началось и Александр отступал, авангард Наполеона обязан был двигаться по берегам Вилии с большей стремительностью, и Итальянская армия должна была повторять это движение. Возможно, что Дохтуров, командовавший левым крылом армии Барклая, который должен был прорываться через наши линии, чтобы уйти от Лиды в направлении Свенцян, мог быть взят в плен. Пажоль оттеснил его в Ошмяны, но он ушел через Сморгонь. Удалось захватить только багаж, и Наполеон обвинил в неудаче принца Евгения, хотя сам предписывал ему все действия.