Записки на айфонах - Александр Снегирев

Приходилось как-то крутиться, нарываться на скандалы, провоцировать – на красный свет ходить, чтобы хамские водители мне гудели, замечания молодежи делать, чтобы она тебя послала. Худо-бедно справлялся, но приходилось тяжело – вежливость крепчала, никто нервы по пустякам тратить не хотел.

Совсем уж я было зачах, но тут, спасибо телевизору, открыли мне глаза: оказывается, можно обижаться не только за себя, но и за других! «Оскорбление чувств» называется.

Тут-то я и развернулся. Только кто-нибудь что-нибудь про кого-нибудь плохое скажет или напишет – я сразу глядь в себя, в глубины своей чуткой и ранимой натуры. И точно – вот она, обида. Усомнились в величии, скажем, Ленина – нанесли мне оскорбление. Даже не мне нанесли. И даже не Ленину. А нам, нам! Нам с Лениным! Двое, получается, обиженных в комнате – я и Ленин. Раньше свидетелей приходилось искать, справку о побоях брать, а сейчас и доказывать ничего не надо, просто предъявляешь свою эмоцию в качестве доказательства, поди опровергни.

Жизнь моя теперь наполнилась смыслом. Правда, в бога пришлось уверовать. Но это оказалось нехлопотным делом, туда без экзаменов берут. Зато нас с богом теперь постоянно оскорбляют. Он-то сам себя защитить не может, а я всегда горой встаю! Кто тут сказал, что его нет? С рук не сойдет, мы обиделись, в суд можем подать. А там со всем уважением – раз оскорбили вас, то мы этого так не оставим, закон всегда на стороне обиженных. Важная персона я стал.

Теперь занят постоянно, самооценка растет вместе с чувствительностью. Сутулиться перестал, хожу прямо, гляжу строго – и то сказать, за весь мир в ответе. В последнее время за Россию хорошо стало обижаться. Критиков-то много развелось, а Россия, известное дело, долготерпеливая матушка. Ну я-то уж родине послужу, не дам в обиду. Шуточки взялись шутить – я ночь не посплю, но найду, на что оскорбиться. И всем шутникам-критикам напишу, что мы с Россией оскорблены оба, что давайте опровержение. И многие пишут, боятся нас, уважают.

Так привык я радеть за слабых, что про себя уже и не вспоминаю. Про себя думаю – «мы». И знаете, что? Иногда мне кажется, что я – это и есть Россия. И я же есть бог. Ну, раз они через меня обижаются. Такая благодать мне ниспослана, что я аж иногда благодарность ощущаю. Но это вредное в нашем деле чувство, я с ним борюсь. И очень за него на себя обижаюсь. Думаю даже на себя в суд подать, да Ленин все отговаривает…

Я часто из кокетства козыряю своим техническим образованием. Почему-то многие считают, что главный редактор должен непременно окончить журфак, а я такой всегда – бам! нате вам! Я – прикладной математик! Все, конечно, удивляются, и относительно бессмысленно потраченные пять лет в институте вроде и не кажутся уже такими бессмысленными. Двадцать лет потом работают на имидж.

Но кроме парализующего гуманитариев имиджа есть у физико-математической подготовки еще одна польза. Свежий, незамутненный взгляд на наш Великий и Могучий, Прекрасный и Свободный (или, как его сокращал Аксенов, ВМПС) русский язык. И особенно на его так называемые правила. Мне как самозванцу обряды этой секты гуманитариев кажутся странноватыми.

Вот скажите, как филологам удается удерживаться от смеха, когда они залезают на броневик и провозглашают: «Значит, так! «Стеклянный» пишется с двумя «н», а «серебряный» – с одним! Аминь!» Паства благоговейно расходится, но мне иногда хочется спросить: а почему, собственно? Это что, законы природы? Плод многочисленных лабораторных исследований? Может быть, кто-то доказал, что серебряные вещи недостойны второго «н»? Я понимаю, в геометрии квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов – это понятно интуитивно, и, самое главное, есть десяток способов это доказать. А правила языка – это закон или чье-то мнение? Собирается кучка жрецов и решает: отныне да будет так! Хотя еще вчера было сяк, а завтра может быть этак.

Но ладно, у правописания, в конце концов, есть эстетическая составляющая, и при всей странности написания слова «серебряный» оно бы резало глаз с двумя «н». Пусть будет эта милая игра, я разрешаю.

Но ударения! Вы давно читали орфографический словарь? Комик, гастролирующий с программой правильных ударений, мог бы собирать стадионы. Знаете, что правильно говорить апострОф, а не апостроф? Растру́б, а не ра́струб? И вот, внимание, барабанная дробь… предвосхи́тить. Предвосхи́тить, Карл!

Грех орфографической ошибки тяжек. И как бы мы ни морщились – какая разница, сколько «н», в конце концов? – мы полезем в словарь, спросим, а то и вовсе употребим синоним («Придет или прийдет? Черт… Приедет!» Я всегда так делаю). Доказательство неграмотности остается в письме навсегда. Но звук… Оговорился, простите. Почти никакого ущерба для репутации. Народ, носитель языка, куда честнее в употреблении этого языка в речи, чем на письме.

Я уже почти перестал подпрыгивать, когда ведущие на радио говорят «по среда́м» и «о де́ньгах». Но предвосхи́тить… А ведь таких орфоэпических мертвецов – легион (или, может, ле́гион?): жерло́, исче́рпать, бесо́вщина, ворожея́, зна́мение…

Меня одного смущает, что люди так не говорят? Язык – вещь живая, гибкая, и задача филологов – следить за его изменениями и отражать их в своих как бы правилах. Может быть, кто-нибудь уже заберется к ним в башню и расскажет, как на самом деле надо говорить? Я не иностранец, не носитель редкого наречия, родился и живу, простите, в столице русскоязычного мира и даже не на окраине. Я знаю, как надо правильно говорить, я чувствую это. Доказать не могу, но и составители орфографического словаря – едва ли.

Генри Торо считал, что истинный патриот должен бороться с законами, которые считает несправедливыми, и не подчиняться им. Так вот, друзья мои, я знаю, как по закону нужно ставить ударение в словосочетании «о дЕньгах». И я сознательно ему не подчиняюсь. Я буду говорить «о деньга́х». А также «по сре́дам», «апо́строф», «бредо́вый», «же́рло» и «моза́ичный». Дальше буквы «м» в уголовном кодексе ударений я не пошел, потому что на меня напала икота от смеха.

Только проработав пятнадцать лет журналистом, я смог преодолеть свой комплекс гуманитарного неуча, набраться смелости и заявить: «Слышь ты, Розенталь-Хренинталь! Или кто там у вас главный? Харэ меня поправлять! Засуньте свой апостро́ф себе в жерло́! Я буду ударять по словам туда, куда считаю нужным!»

Вот такая у меня гражданско-лингвистическая позиция. В следующий раз мы поговорим о производителях запятых и о том, как они зарабатывают на нашем слепом подчинении бессмысленным правилам.

У каждого веселого человека где-то глубоко внутри живет печаль. Чаще всего ее не видно при первом осмотре, но она обязательно проявится рано или поздно. Мы не хотели обманывать читателей и сразу предъявили имеющуюся в каждом из нас вселенскую грусть. Она в последующих трех рассказах. Совершенно необязательно их читать, но мы не могли вас не предупредить.