Храпешко - Эрмис Лафазановский

Сказал Храпешко и был прав.

— Это правда, но оно признает опыт. А твой опыт ограничивается христианским стеклом. Разве ты не хотел бы попытаться понять способы и методы, с помощью которых мы делаем наше стекло?

Храпешко был вынужден самому себе признаться, что ему было бы любопытно. Ему все равно делать нечего. Он расспросил и о славе, и о власти, которую можно приобрести, если появиться перед султаном; плюс крупная сумма денег, плюс оплата всех дорожных и других расходов. И, понятное дело, решил ехать. Другими словами — здесь его ничто не держало.

На этот раз Храпешко попрощался с Гулабией и сказал ей, что ему нужно ехать в командировку, но что он скоро вернется и что его требует к себе такой-то и такой-то большой человек из такого-то и такого-то места для того-то и того-то.

Гулабии приятно, что ее мужа так хорошо знают, и она не скандалит.

Она знает, что на этот раз он вернется. Вон он Бейкоз, рядом.

— Поезжай! — говорит она, держа маленького Бридана за руку. Тот опять плачет.

Храпешко, садясь верхом на коня, прежде чем уехать, еще раз смотрит на нее.

Сам не зная, почему.

Эту картину, как он уходит снова, и как она, с ребенком рядом, прощается с ним одним взглядом… Эту картину Храпешко никогда не забудет.

Техника Шакира не сильно отличалась от той, которой пользовался Храпешко, создавая свои стеклянные изделия. Главной ее особенностью была особая техника дыхания. По этой причине он потребовал, чтобы соревнование состоялось после Рамадана, что означало, что Шакир так же, как Храпешко, использует технику, с помощью которой достигает состояния чистой души. Согласно просочившейся информации, единственная разница состояла, пожалуй, в том, что техника Храпешко была основана на чистой энергии Вселенной, а Шакира — на молитвах из Корана. Но плюс к этому, что опять же считалось преимуществом Шакира и причиной, по какой многие отдавали ему предпочтение, была специальная техника впадения в транс, которой он научился у дервишей. Внешне она казалась простой. После поста, когда душа и тело чисты, он начинал кружиться и кружился почти целый день и, впав в соответствующий транс, с помощью двух своих учеников, выдувал расплавленную массу, и таким образом получалось, по его словам, чистейшее стекло. И действительно, многое из того, что он сделал и что принесло ему славу лучшего мастера исламского стекла в Турции, как, например, чешми-бюльбюль, было создано именно с помощью этой техники. Все остальное было просто делом мастерства и большого, очень большого воображения.

А цвета — это уже другая история.

По его словам, цвета должны всегда быть натуральными и основываться только на песке — морском или речном. Больше ни на чем. Его огромные кубки и блюда для угощений из чистейшего разноцветного стекла радовали не только шейха, но и султана. А еще и листовое стекло, которым он выложил целый зал, редкостные вазы и чаши, из которых шейх любил пить.

— Царства рушатся, — сказал Шакир, — но искусство будет жить.

Храпешко молчал.

Он не знал по-турецки.

Попытался по-французски и по-немецки.

Турки знали французский и немецкий, потому что получали образование за границей. Но в любом случае слова ему были не нужны.

У Храпешко фактически не было техники. Хотя и ходили слухи про то, что он использовал энергию Вселенной, сам он знал, что если кто-то попросит его описать или объяснить его технику, он не сможет этого сделать. У Отто это хорошо получалось, а у него нет. Поэтому он боялся расспросов и все больше убеждался в том, что никакой особой техники у него нет, за исключением, может быть, интуиции, которая, в свою очередь, зависела от того, попадет ли он в данный момент в правильную точку иди нет. И более того: его постепенно охватывал страх, когда, пытаясь суммировать свои познания, он вдруг осознал, что практически каждый раз перед тем, как выдувать стекло, он пил вино. Конечно, его транс был результатом не пьянства, а прежде всего того, что головному мозгу не хватало воздуха. Тем не менее, впервые в жизни Храпешко, которому предстояло такое важное соревнование, размышляя о своих способностях и возможностях, испугался. Но вспомнил об указаниях Отто в подобных случаях и все-таки собрался.

Соревнование началось сразу пойле поста, после Рамадана.

У каждого была своя отдельная печь, каждый получил свободу в выборе материалов и каждый был отделен друг от друга на расстояние как между средними городами.

Шакир начал задолго до Храпешко.

В первый день он просто кружился. Больше ничего. На второй день, достигнув состояния, которое он называл стеклянная поверхность, он начал выдувать.

Храпешко напился.

Он был мертвецки пьян.

Работники развели прекрасный огонь, лучше и представить себе невозможно. И на этот раз было полнолуние.

Храпешко лежал на спине рядом с печью, заложив руки за голову. Он думал о садах и виноградниках, которые он оставил, думал об Отто и Миндалине. Подумал о Мандалине так сильно, что у него перехватило дыхание. Глаза, кто знает, по какой причине, наполнились слезами. Подумал о Гулабии. Он почувствовал угрызения совести.

— Слава богу, по крайней мере, город цел, — сказал он, вспомнив об ужасном кошмаре Мюнхена.

Потом встал и внезапно, без предупреждения, взял длинную металлическую трубку и изо всей силы дунул в стеклянную массу.

Там, в конце трубы, выдулся стеклянный пузырь. Он вынес трубку на улицу во тьму ночи прямо под лучи лунного света, закрепил шар и оставил его в таком состоянии охлаждаться.

Когда шар немного остыл, он начал клещами и другими инструментами формовать свою работу, а потом, когда все было готово, оставил ее в темноте ночи под воздействием одного лунного света, чтобы она полностью остыла.

Потом он выпил еще бокал вина и сказал организаторам, что стекло, которое он сделал, этот кусок ночи, полный света ночной луны, должен остывать в лунной тени. Кто-то, хорошо знакомый с техникой охлаждения раскаленного стекла, сказал, что это невозможно, потому что такое стекло может охлаждаться несколько дней, недель, а может быть и месяцев.

— Меня это вообще не волнует, — сказал Храпешко и лег спать.

И все же, откуда Храпешко набрался такого мужества, чтобы в минуты слабости противостоять всем? Это правда, что он мог так же, как его коллега, делать свое художественное дело во время своего собственного христианского поста, но для этого пришлось бы ждать слишком долго, и в таком случае соревнованию, которое по сути своей подразумевает одновременность, было бы бессмысленно. Только поэтому он и уступил. Но что касается охлаждения стекла, он не мог и не хотел идти на уступки.

Храпешко потребовал три месяца для охлаждения своего стекла.

Странно, но и Шакир потребовал столько же.