Дверь в глазу - Уэллс Тауэр

Я, должно быть, рисовал не меньше часа. За это время женщину, жившую на втором этаже дома напротив, успели посетить трое мужчин. Первый был черный, с большой бородой и в шляпе, как у вьетнамских крестьян. Наверное, женщине не понравилась его наружность, шляпа или еще что-то, потому что она заставила его минут десять колотить по водосточной трубе, прежде чем открыла. Второй был белый парень в мешковатых шортах и с толстыми розовыми икрами. Его она вовсе не пустила. Это означало, что женщина, вероятно, была не так проста. Кого попало она не примет. И у нее свои принципы. Третьим был полицейский в форме, ему не пришлось ждать ни минуты. Я разволновался: думал, что сейчас он выведет проститутку в наручниках и я наконец-то ее увижу. Но нет, через пятнадцать минут сукин сын вышел, сел в свою машину и уехал как ни в чем не бывало. Будь я законопослушным человеком, я записал бы номер машины, позвонил в участок и сообщил. Но, черт их знает, может, там весь участок этим занимается, и, если я позвоню, будут неприятности.

Но все равно мне было любопытно, что это за женщина. Каждый раз, когда приезжал посетитель, дверь приоткрывалась, и мужчина проскальзывал внутрь, а ее я не видел. Я даже руки ее не мог разглядеть, и это очень меня разочаровывало. Это как смотреть на ветер: видно лишь то, что он колышет.

Когда полицейский уехал, я подождал немного, но больше никто не появился, так что я вернулся в дом и лег вздремнуть.

Под вечер приехала Шарлотта. Мы заказали ужин в каком-то китайском ресторанчике, а потом Шарлотта сказала, что пойдет на урок танцев. Чтобы меня чем-то занять, она взяла в прокате фильм «Поющие в терновнике», который я уже видел.

Шарлотта уехала на танцы, а я не знал, чем заняться. Я позвонил Софии, подруге из Потсвилла, но ее не оказалось дома.

В пятнадцать минут десятого я лег спать. Я уснул, и мне приснилась история из прошлого. Мне снилась Клаудия Месснер, распутная девчонка из школы. Однажды она сказала, что хочет целоваться со мной на кладбище, и я согласился. Мы пошли на кладбище. Она выбрала большое красивое надгробие, и мы целовались, сидя на нем. Ее губы были на вкус, как леденцы с ежевикой. И она целовала меня взасос.

Через некоторое время приехал парень на машине. Он крикнул:

— Эй, вы, здесь нельзя целоваться!

— Тебе-то какое дело? — грубо ответил я.

— Мне все равно, — сказал парень. — Но это могила моего дяди, тетя увидела, как вы тут целуетесь, и теперь с ума сходит. Послала меня, чтобы я велел вам убираться.

Мы с Клаудией ушли оттуда и пошли в небольшой лесок, возле самого шоссе. Там мы лежали на траве и целовались, пока у нас не заболели губы. Мне было приятно это воспоминание.

Но я не успел досмотреть сон до конца, потому что дочь вернулась с танцев, просунула голову в дверь и сказала:

— Пап, я дома, — как говорила, когда была ребенком.

В комнате было темно, и образ Клаудии все еще витал у меня в голове.

— Привет, Шарлотта, — ответил я. — Познакомься с Клаудией, она лежит рядом со мной на кровати.

Шарлотта ничего не сказала. Она включила яркий свет, посмотрела, как я моргаю и щурюсь, и снова его выключила.

Вся первая неделя моей жизни у Шарлотты походила на первый день. По утрам дочь уходила на учебу и оставляла мне бутерброд.

Делать мне было нечего. Рисовать да выглядывать женщину в доме напротив — вот и все мои занятия. Второе способствовало первому. Я так хотел увидеть эту женщину, что часами просиживал на пороге, занимаясь акварелью. Я рисовал уже не только кусочки неба, но и все, что видел вокруг: всякие сложные железки на столбах (в этом сыром городишке нельзя проложить провода под землей), маленькие домики, огромную яму на дороге, которую жители района забили мусором, метлу, торчащую оттуда, чтобы предупредить водителей. Я рисовал большую дохлую крысу в дренажной канаве: она так раздулась, что сквозь шерсть просвечивала кожа. Неподалеку кружились грифы, не обращая на тушку никакого внимания, как бы говоря: «Да, мы питаемся всякой гадостью, но всему есть предел».

Не знаю, как эта женщина справлялась с таким количеством работы. Мужчины приходили и уходили в любое время суток, но за три дня наблюдений я так ее и не увидел. Мне оставалось только пялиться на дверь, стекло которой было занавешено бежевой тряпкой, мое сердце от этого билось сильнее, и поднималась температура.

Как она выглядела? Была ли она счастлива? Некоторые мужчины приносили с собой пакеты. Может быть, отдается за каких-нибудь цыплят и банки с фасолью, потому что ей стыдно встретить соседей в супермаркете. Весь день я смотрел, как люди ходят туда-сюда по улице, выходят из своих домов и возвращаются обратно. Только я и эта женщина, которую я не мог увидеть, только мы двое торчали дома. Как бы нелепо это ни звучало, я чувствовал между нами какую-то связь.

Четвертый день моего пребывания у Шарлотты оказался субботой, и дочь сказала, что хочет приготовить мне вкусный ужин из последних крабов в этом сезоне. Она уехала за покупками.

Я сидел на крыльце, когда началось нечто странное, — я не мог поверить своим глазам. Кто-то пытался поджечь дом этой женщины. Я раньше не видел этого человека. Белый, в куртке с блестящим изображением Эмпайр-стейт-билдинг. Как и все, он постучал по водосточной трубе, но это не подействовало, тогда он достал зажигалку и поднес пламя к двери.

Мне следовало бы закричать или позвонить в полицию, но я снова оказался трусом. Если вызывать полицию в такой ситуации, могут и твой дом поджечь. Меня охватила паника, я почувствовал кислый привкус во рту, но по-прежнему сидел на месте, смотрел и ничего не делал.

Мужчина постоял так немного, но у него ничего не вышло. Наконец он бросил свои попытки и убежал, оставив на двери длинные пятна копоти.

Я стал свидетелем преступления и обязан был что-то предпринять. Въехал в дом, поискал какую-нибудь бумагу, взял письмо, которое прислали Шарлотте из газовой компании, и написал на обратной стороне конверта: «Здравствуйте. Меня зовут Алберт Прайс. Я ваш новый сосед из дома 4903. Я видел, как кто-то пытался поджечь вашу дверь в середине дня во вторник. Я могу его описать». И написал номер телефона дочери.

Потом встал с кресла, взял трость и вышел на улицу, сразу попав в поток сильного ветра. Я перешел дорогу, это было не так уж трудно, но лестница оказалась для меня настоящим испытанием. Я поднялся наверх, тяжело дыша.

Я собирался оставить записку в двери и сразу же уйти, но, как только добрался до нужной квартиры, понял, что мне не хочется быстро уходить. Я столько раз видел, как люди испытывают здесь свою судьбу, что меня тянуло постучать, как тянет игрока к рулетке. Так и крутанул бы.

Я постучал. Тишина. Снова постучал, на этот раз сильнее. Я был готов развернуться и уйти, когда в квартире послышались шаги. Дверь приоткрылась. Из образовавшейся щели на меня смотрел большой карий глаз. Карий глаз, в котором была какая-то любопытная неправильность. Расширенный бесформенный зрачок. Он чернел в центре радужки, как замочная скважина.