Я не люблю пятницу - Марек Гот

Полежать! Если бы я не уехал!

Все свое терпение я исчерпал в борьбе с Пуговкой, а сейчас пришел конец и его резервным запасам. Я взял Алису за отвороты курточки и поднял до уровня своих глаз.

- - Послушай, ты… дрянь мелкая… я — не Альф. Я не буду терпеть твои выходки и закидоны. Делай, что я тебе говорю, и не задавай лишних вопросов, ясно?

Вместо ответа она пнула меня коленом в пах. Вернее, хотела попасть в пах, но попала в аккурат по ране, что было лишь немногим лучше. Мне очень хотелось свернуть ей шею и одновременно с этим хотелось рассмеяться. Все было настолько плохо, что где‑то и в чем‑то стало даже хорошо. Знать бы только — где и в чем. С тех пор, как я встретил Виктора, все шло исключительно вкривь, вкось и наперекосяк. Вот и не верь после этого приметам.

Я поставил Алису на землю и пошел к лошадям. Алиса семенила за мной следом. О лошадях наверняка я знал только то, что одна их половина ест траву, а из второй половины эта трава выходит уже в переработанном виде. Поэтому я выбрал жеребца с самыми добрыми глазами. Алиса смотрела, как я подгонял стремена по своему росту и избавлял коня от лишнего груза. Наконец она не выдержала.

— Ты собираешься уезжать?

— Да.

— Куда?

— В Тако–Ито.

— А как же мы?

— Не переживай. Скоро у вас не будет недостатка в компании.

— Почему?

— Я полагаю, что Болтун — тот мальчуган, который ускакал на своей лошадке, вернется не один.

— А он может вернуться?

— Родная моя, — я говорил почти ласково, — "может$1 — это из области вероятностей. Он вернется. Он обязательно вернется, чтобы узнать, зачем ты пришила его приятеля Лисенка.

— Я его убила?!

Все это походило на карнавал безумия. До Алисы стало постепенно доходить, что дела обстоят несколько серьезнее, чем она напредставляла себе.

— Я приведу лошадей. И… у Альфа должен быть нашатырный спирт.

— Хорошо.

От нашатырного спирта Альф пришел в себя. Он сел на землю и его вырвало.

— У меня сотрясение мозга — мое появление его совсем не удивило. — Я вряд ли смогу ехать верхом.

— Придется. Пребывание на этом месте может фатально отразиться на твоем здоровье, — я поглядел на Алису, но она смолчала.

Альф был слишком слаб, чтобы спорить.

— Хорошо. Только дай мне пять минут, чтобы немного прийти в себя.

— Только пять.

— Почему ты вернулся?

- - Моя проклятая кобыла завезла меня почти до Черной топи. Пришлось возвращаться. А потом она захромала, и я услышал крик.

— Это, наверное, я кричал.

— Не знаю. Как бы там ни было — я здесь.

— А кобыла?

— Учитывая то, что в моем мешке было полторы тысячи талеров, я думаю, что она пошла искать какие‑нибудь лошадиные кабаки или бордели. Не знаешь случайно, лошадей в казино пускают?

Альф слабо улыбнулся. Алиса закончила бинтовать ему голову (по–моему — ночной рубашкой) и молча вернула мне банку с мазью. Мази оставалось чуть. В Тако–Ито надо будет заказать целую бочку. А лучше — две или три. Потом мы помогли ему забраться на неказистую лошаденку каурой масти. Альф вцепился руками ей в шею и сказал:

- - Я готов.

В этот момент зашуршали кусты. Я схватился за меч, но кусты раздвинулись, и оттуда появилась… Пуговка. Она обвела всех своими глазами, сделала губами "п–пф–ф-ф–фр–р" и принялась спокойно щипать траву. Жизнь, похоже, налаживалась. Нельзя сказать, что меня очень расстроила бы потеря золота — у Виктора было еще много, но в мешке лежал арбалет, который мне на заказ сделали гномы–оружейники из Вейонеса. Я подошел к Пуговке и снял с нее свои вещи.

— Молодец, старушка. Грамоту за честность ты заработала, но работу лошади героя потеряла. — Я отсалютовал ей и начал расстегивать подпругу.

— Стой, — Алиса нарушила свой обет молчания. — Я поеду на ней.

— Ты же говорила, что это паршивая лошадка.

— Я ошибалась. Эта лошадка поумнее многих, — взгляд Алисы не оставлял сомнений кого именно поумнее старая пегая лошадь.

— Тебе виднее. Ты ж вроде ей, как крестная мама. Только имей ввиду, что у нее что‑то с ногой. Она хромает, а мы не можем задерживаться.

Алиса присела перед Пуговкой на корточки, выдернула щепку, застрявшую между подковой и копытом, и повертела ею перед моим носом.

— Ее давным–давно следовало перековать.

Я сделал последнюю попытку:

— Она страдает водобоязнью. Мы больше не будем объезжать каждую лужу. Я не буду ждать ее ни секунды.

— Все будет хорошо.

Несмотря на мои опасения, двигались мы в относительно приличном темпе. Задержки происходили только из‑за Альфа, которого постоянно тошнило. Когда подъехали к первому ручейку, возле которого в прошлый раз Пуговка впала в ступор, я приготовился произнести загодя заготовленную фразу о круглосуточных живодернях. Однако эта животина спокойно прочапала по воде и обернулась только на другом берегу. Я готов был поклясться, что она мне подмигнула. Следовало признать, что с лошадьми Алиса управлялась лучше, чем я. После "мелкой дряни" она демонстративно игнорировала мое присутствие. Я от этого не страдал, Альф — просто не замечал, занятый борьбой со своим организмом. Но долгое молчание было не в характере Алисы. Через полчаса я заметил, что она беседует с Пуговкой. Слов не было слышно, но, судя по интонации, она жаловалась на черствость и бессердечие некоторых представителей нашей экспедиции. Пуговка прядала ушами и всем своим видом соглашалась с девушкой. Я усмехнулся про себя — женский заговор в отряде Питера Фламма. Кому из старых знакомых сказать — от смеха подохнут.

В этот раз, для разнообразия мне достался вполне приличный коняга. Он был, видимо, очень молод; определенно — очень глуп, но нрава добродушного и веселого. Мы с ним хорошо поладили. Я даже хотел дать ему какое‑нибудь имя, но ничего не придумал и назвал его просто Конь. Конь бодро топал за пегой кобылой, и я начал даже задремывать, убаюканный его ровным ходом.

Алисе надоела беседа с лошадью. Она придержала пегую и поравнялась со мной и Альфом.

— Нам пора сделать привал, — она указала на солнце, которое уже наполовину скрылось за горизонтом.

Я поглядел на Альфа. Ему было очень плохо, но он держался.

— Нет. Он еще может ехать.

Алиса тоже посмотрела на брата.

— Ты — скотина. Бесчувственный чурбан.

— Да, — спокойно сказал я.

Этот ответ ее немного обескуражил.

— Ты что хочешь, чтобы он умер?