Четки - Рафал Косик

Харпад опустил голову и посмотрел на кружку с кофе.

— Твоя жена… — начала Юдита. — Она правда такое чудовище?

— Есть разные виды чудовищ. Некоторые имеют много обличий — на все случаи жизни.

— Ты встретился со мной, чтобы проверить, не имеем ли мы какое-то отношение к похищению Марыси, правда? — Она посмотрела ему в глаза. — Не имеем. Мы не работаем так. Мы занимаемся… — Она замолчала на мгновение. — Ты всегда думаешь только о том, что тебе нужно? О том, что касается только тебя?

Странный вопрос. Он сделал глоток кофе и пожал плечами.

— Ты никогда не задумывался, откуда берется кофе, который ты пьешь? — настаивала она.

Он посмотрел в кружку, потом на нее. Она с неодобрением покачала головой.

— Там, на Мокотовском поле, ты сказал правду? — спросила она.

Какая разница? Все лгут. Ложь естественнее, а правда — искусственное творение, предоставление кому-то собственного видения ситуации, это брешь в безопасности.

— ПО Крушинского — сто тридцать три? — спросила она.

Он крутил кружку в руках.

— Тогда было столько…

Она кивнула. Встала, но наклонилась к нему.

— Не заявляй про похищение, если хочешь получить дочь. Если мы думаем об одном и том же человеке, сделай, что он говорит, и жди. Ничего не заявляй. Никто ничего не сможет сделать.

Она вышла, оставив нетронутый кофе.

Он проводил ее взглядом. Он не солгал, хотя… что такое ложь? Говорить неправду? Это можно сделать неосознанно, так что нет. Тогда ложь — это передача информации, несоответствующей фактическому состоянию. Этого он тоже не делал. Тогда он сказал правду, но одновременно ввел Юдиту в заблуждение.

Что тут, собственно, произошло? Она выкинула карты на стол и сдала партию. А может, сбросила, думая, что и так выиграет.

Он остановился перед кафе и огляделся. Из-за облаков вышло Несолнце, значит, через пару минут станет жарко. У него сложилось впечатление, что много лет назад изменения погоды не были такими внезапными. А может, это просто старость?

Он посмотрел на припаркованный Триумф, над чем-то интенсивно размышляя. Только минуту. Вытащил коммуникатор и дистанционно отправил машину по случайному городскому маршруту. В центральных районах кружение было дешевле, чем парковка, — идиотское решение во времена автопилотов. Он развернулся на пятках и пошел в сторону ближайшей станции метро.

* * *

Тут тоже стояли ново-старые каменицы, копии уничтоженных в других районах города во времена Варшавского восстания и позднее коммунистическими градостроителями. Здания претерпели такие же метаморфозы, что и все остальные. У них появилось несколько дополнительных этажей меньшего размера, чтобы без внушительных затрат получить больше жилой площади. Старые индустриализированные Иерусалимские аллеи существовали и дальше. Торговые центры ужали и спихнули вглубь спальных районов. Массовое потребление не умерло, хоть и было подавлено расчленением цивилизации; оно перешло в состояние летаргического сна. Этот стиль жизни не мог умереть, потому что никто не знал, чем заменить религию «иметь больше». Создать четырехмиллионную коммуну общество не позволило бы, национализм не имел смысла из-за отсутствия угроз и возможности экспансии. Другого плана не существовало. Городской ВВП рос очень медленно, и то только потому, что правительственные экономисты манипулировали с методом его расчета.

Харпад шел очень медленно, подстраиваясь под скорость других прохожих, чтобы не выбиваться из толпы. Делал это инстинктивно. Никакой спасательной миссии, скорее рискованный способ удостовериться, что дочери ничего не грозит.

На границе центра, Воли и Охоты жили иные люди. Художники. Несмотря на близость Барьера, который маячил холодной серостью в перспективе улиц, этот район не превратился в трущобы. Жители заботились о том, чтобы тут не появлялись нежелательные элементы. Они хотели сохранить привычный им стиль жизни, даже если он был непонятен для других варшавян. Были даже те, кто жил в домах с окнами, выходящими в вечную черноту космоса.

Это тут, на другой стороне проспекта. Пятнадцатиэтажная каменица с фасадом из красного клинкера до Перемен имела не больше пяти-шести этажей. Марысю держали на шестом этаже со стороны фасада, справа от лестничной клетки. Откуда он знал? Просто знал и был в этих знаниях абсолютно уверен.

Харпад не остановился, не посмотрел вверх, это было бы слишком подозрительно. Вместо этого он свернул к двери дома напротив. Домофон не работал, но двери открылись, когда он их толкнул. Он вошел в холодный холл. Пол был украшен стертой мозаикой из белых и коричневых плиток. Трехпролетная лестница окружала выложенную сеткой шахту старого лифта. Интересно, каменица после Перемен была восстановлена в первоначальном виде или ее создали под влиянием нового веяния? Мозаика на полу тогда тоже была сплошной и гладкой, а двери квартир не были обшарпанными? Он пытался занять голову чем угодно, кроме мыслей о Марысе.

Поравнялся с дверями лифта. Нужно на шестой этаж, но в кабине точно есть камера. Он неохотно потащился к лестнице. Минимизация рисков. Поднимался без спешки, потому что боялся вида из окна, там, наверху. Уже на четвертом этаже его сердце колотилось, а пот стекал по спине. Вот он, результат пьянства, полного пренебрежения в течение года своим состоянием и перевозки собственной задницы в автомобиле с кондиционером. Он остановился на площадке перевести дыхание.

Где-то наверху хлопнула дверь, на лестнице раздались шаги. Из-за шахты лифта показалась пожилая женщина с пятнистой борзой на страшно худых ногах. Незнакомка и сама была худой, словно питалась только зеленым луком и воздухом. Она остановилась, не доходя несколько ступенек до нюхача, и поджала накрашенные губы. Пес тоже следил за ним — он был слишком глуп, чтобы сделать что-то еще. Это был робот без защитных функций.

— Фигура… — Харпад заставил себя улыбнуться.

Губы женщины несимметрично дернулись. Это объясняло, что он делает в пролете между этажами, но не в самой каменице. Однако этого хватило, чтобы женщина и ее пес пропустили его без слов. Даже если бы они вызвали полицию, что с того? Он не сделал ничего плохого.

Мужчина посмотрел вверх, но не двинулся с места. А знает ли g.A.I.a. все то, что должна знать, или только экстраполирует из обрывков информации? Уже через мгновение выяснится, сможет ли она локализировать ребенка с точностью до нескольких метров. Он отдохнул и пошел дальше. Уже начинал жалеть, что пришел сюда. Лучше бы сидел в баре и ждал до восьми тридцати. То, что он увидит через окно, не поднимет ему настроение и никак не поможет дочери.

Харпад прошел шестой этаж и остановился только между этажами. Посмотрел на дом напротив и замер с ладонями, прижатыми к деревянному подоконнику. Она была там, сидела за столом с какой-то женщиной и еще одной девочкой с рыжими волосами. Они втроем смеялись. Похоже, во что-то играли, потому что Марыся передвигала на столе какие-то мелкие элементы. Без бинокля он больше ничего не смог рассмотреть. В комнате слева сидело трое мужчин — один занятый коммуникатором, двое разговаривали. Они даже не закрыли окна — не боялись, что кто-то увидит. Он вздохнул с облегчением. С малышкой ничего не случится, если она заложница профессионалов. Они отпустят ее к девяти, когда произойдет то, что должно. Он сделал то, что от него требовалось, они убедятся в этом через пару часов. Тогда все вернется на круги своя.