Четки - Рафал Косик

— Скучаешь по тоталитаризму? — Элиза обняла его и присела на подлокотник кресла. Светлые пряди щекотали его лицо.

— Тогда лидер сам превратится в испорченного ребенка, — он покачал головой. — То, что я говорю, и то, во что я верю, это совершенно разные вещи. Хуже всего, что ложь теперь часть меня, и мне становится плохо, когда я говорю правду. Словно разоблачаю себя.

— Люди хотят быть обманутыми, не лишай их этого, — ассистентка нежно провела по его волосам. — Не упивайся сейчас жалостью к себе, потому что через пару часов ты должен быть в отличной форме. Угрызения совести оставь для вечеринки после выборов.

— Это не угрызения совести. Мне приходит в голову аналогия с временами, когда еще существовали поезда, а люди могли выбирать, где хотят жить. Я чувствую себя, как пассажир, который ошибся поездом, но понял это слишком поздно. Я знаю, что еду не в том направлении и ничего не могу сделать. Я отдаляюсь от моей цели, но все равно должен делать все то, что нужно делать в поезде. Найти место, засунуть чемодан в багажное отделение, почитать книгу, выпить кофе. В какой-то момент появится кондуктор, и я должен буду купить новый билет или заплатить за что-то, что отдаляет меня от цели. Да, я иду не в ту сторону, но именно туда меня ведет толпа, — он взмахом руки убрал половину документов с центральной части стола. Они легли в нематериальные папки. — Я должен изменить образ на более выразительный. Попробуй еще раз поискать те статистические данные по переработке мусора.

— Я пыталась несколько раз, но их не существует. Нам пришлось бы самим нанять людей и копаться в мусоровозах, — Элиза сильней прижалась к нему. — Если они прицепят на тебя ярлык эколога, то можешь забыть про победу.

Крушевский взял свой коммуникатор и провел по темному экрану пальцем, рисуя сложные узоры.

На коммуникаторе Элизы сразу появилось: «Речь не об экологии, а о расточительстве и безответственности».

— Все равно близко к экологии. Я тебе уже говорила, — она поцеловала его в щеку. — Зачем тебе эти два списка? Чтобы чувствовать себя лучше, когда, поступая плохо, ты хотя бы знаешь об этом?

— У меня есть и третий, — он вытащил наверх виртуальный список, в несколько раз длиннее тех двух, вместе взятых. — Пригодится в том случае, если выиграю выборы. Там только один пункт общий с первым списком. То, о чем я могу только мечтать.

— Тогда зачем ты участвуешь в выборах?

— Из-за этого пункта, единственного. Остальные вообще ничего не значат.

* * *

Харпад кружил по городу, используя автопилот со случайным выбором адреса. Иллюзия следования в какое-то конкретное место заменяла ему ощущение смысла, остаточной целеустремленности последних часов этого дня.

Пришло очередное ТС. Ну да, ужин при свечах. Он не ответил. Она закончила работу и прислала два сообщения, что охотно встретится раньше. У него не было желания находиться в чьем-либо обществе, даже ее. Мысли кружили вокруг Марыси. В них еще мелькала Рената, что его только раздражало.

В одном из баров, расположенных так, что можно сделать заказ прямо из машины, он купил китайскую еду в картонной коробке. Или вьетнамскую. Все равно, она было паршивой, соленой и сладкой одновременно и воняла сгоревшим жиром.

Наконец он ответил ей. Извинился и сказал, что ему нужно побыть одному. А потом отправил следующее ТС, что, может быть, они смогут встретиться поздно вечером. Он знал, что тогда она будет ему нужна. Она лаконично ответила, что с удовольствием, только он должен сказать во сколько. В голове промелькнуло, что идеальные женщины существуют и он будет этим наслаждаться, когда все закончится… Нет, он не верил, что это закончится. Он знал, что слишком ценен для Вольфа, чтобы тот просто его отпустил. А если Вольф и отпустит, всегда найдется кто-то другой. Кто-то всегда поднимает банкноту, гонимую ветром.

Следующее ТС вырвало его из петли непродуктивных размышлений: «Перед зданием Совета через час». Харпад оживился. Анонимный отправитель — на это он и надеялся, но почему именно перед зданием Совета? Наихудшее место; полно камер и демонстрантов. Он задумался, не возмутиться ли, потребовав изменить место встречи. Но не сделал этого. Похитители профессионалы — значит, у них есть план. К тому же у нюхача будет больше шансов на последнюю попытку увеличить ПО другого политика.

Минуту он колебался. Не любил политиков, большинство из них считая вредителями. Просто выберет самого большого вредителя и толкнет его в объятия Элиминации. Он сделает это. Сделает для Марыси и отправит Юдите ТС с фамилией. Это лучший вариант.

Поездка по проспекту успокоила его. У него до сих пор все болело, но это не имело значения. По крайней мере, теперь он знал, что Марысе ничего не угрожает, что никто не хочет причинить ей вред. Возможно, она сейчас была в большей безопасности, чем сам мэр. Ну и кто-то постарался, чтобы ее ПО не вырос — эта женщина, которая сидела с ней и с рыжей девочкой. Это будет приключением, школьной игрой в Хеллоуин. Мы заботимся о наших друзьях. Только иногда похищаем их детей.

За окном пробегали Кабаты и элитные жилые дома с видом на Кампинос, который, как говорили, никогда не застроят. Когда-то он думал переехать сюда, когда у него была семья. Сейчас ему было все равно.

Нет. Есть Марыся.

В таких ситуациях тяжелее всего ждать, осознавая, что не имеешь никакого влияния на ход событий. Ты сделал все, что мог. Остается ждать. Харпад запрограммировал длинный маршрут, который в назначенное время приведет его к зданию Совета, и закрыл глаза, позволяя машине везти себя вокруг Кольца Варшава. Несмотря на стресс, сон пришел мгновенно.

Демонстрантов было больше обычного. Приближались выборы мэра города — эта должность все еще так называлась, хотя несколько раз ее пытались изменить на «Мэр Кольца». Все и так говорили «мэр», или Велицкий, или использовали весь арсенал оскорбительных выражений. В межкольцевых контактах он фигурировал как «Мэр Варшавы». На транспарантах виднелись более или менее вежливые выражения, в зависимости от взглядов автора. По-настоящему оскорбительные не появлялись из-за страха немедленной конфискации или даже ареста. Демонстранты стояли, поделенные на группы, и скандировали лозунги, которые накладывались друг на друга и сливались в неразборчивый гомон. В небе парили транспаранты. «Требуем единой Польши! Объединить все польские Кольца!» — отражалось в десятках полицейских зеркальных шлемов.

И как, интересно, подумал Харпад. Он припарковался как можно ближе, несмотря на трехкратный подъем оплаты из-за демонстрации. Он вышел из машины и двинулся в сторону входа в Совет. Он знал, что не доберется туда. Рассчитывал, по крайней мере, увидеть нескольких политиков, благодаря чему сможет узнать их ПО. Депутаты принадлежали к группе наибольшего риска. Бывало, их забирала Элиминация после проигрыша в голосовании.

— Вы тоже националист? — спросил у него пожилой мужчина. — Как объединить?

Харпад проигнорировал вопрос. Он высматривал поверх голов толпы, не выйдет ли кто к демонстрантам. А кто должен был выйти? Сосредоточить на себе столько ненависти — это верное увеличение ПО.