Прощайте, скалистые горы! - Юрий Семенов

— Дорога идёт на Никель, мы около развилки, — сказал Ломов и замолчал.

Из-за сопки справа вывернулась колонна людей. Она двигалась по дороге, и, казалось, ей не было конца. Люди, одетые не по-осеннему, ёжились от холода, горбились. Над головами от дыханий клубился пар. Многие были в гражданском, некоторые в русской армейской форме, во флотских бушлатах. Спереди и по бокам шли немцы-автоматчики, почти каждый из них на поводу вёл собаку. Колонна окончилась и сразу появилась другая — женщины. Их было немного. Около бурной речки, которая на километр была видна Ломову слева, первая колонна остановилась, вторая скрылась за сопкой.

— Пленные, что ли? — шепнул Чистяков.

Ломов увидел одинокий домик у речки, во двор которого согнали людей. Через некоторое время люди стали расходиться в разные стороны с кирками, лопатами, носилками и тачками. Три двухколёсных тележки с длинными оглоблями и впряженными в них людьми выкатились на дорогу.

Разведчикам хотелось знать, зачем немцы согнали сюда людей, что собирались делать тут, далеко за линией фронта. Люди привычно принялись за работу, и Ломов понял, что они здесь не первый день.

По бурной, неширокой реке вниз по течению одна за другой удалялись лодки, груженные большими квадратными камнями. На каждой было по одному гребцу, едва успевавшему управлять лодкой. На берегу ждали люди с носилками. Камни несли до дороги, откуда на тачках и тележках доставляли к сопке, той самой, которая была напротив разведчиков. Тачки и тележки одна за другой куда-то исчезали.

— Вот так самодеятельность, — проговорил Чистяков.

Ломов в бинокль еле различил скрытый выступом скалы вход в тоннель. На вершине сопки в большом котловане виднелось чуть поднятое огромное жерло пушки, прикрытое маскировочной сетью.

— Далеко смотрим, а под носом не видим, — сказал Ломов, показывая мичману на орудие.

Вверх по течению лодки тянули лямками. Они скрывались за двугорбой сопкой и снова плыли вниз. От берега до дороги цепочкой двигались люди с носилками, а дальше вправо и влево по дороге они везли гружённые чем-то тележки и тачки. А рядом шли, покрикивая, надсмотрщики в егерской форме. «Кто эти люди? Русские или норвежцы, поляки или французы?» — думал Ломов. И он был уверен, что кто бы ни были эти люди, они с надеждой смотрят на восток, ждут освобождения и расплаты за свои муки и унижения.

Под сопкой, справа около дороги, четверо немцев закончили долбить нишу. Не спеша они скрылись за поворотом дороги и вскоре появились снова, неся какие-то ящики. Ломова удивило то, что немцы работают сами.

Ящики уложили в нишу, протянули провод на сопку и начали маскировать это сооружение.

— К обвалу готовят сопку, дорогу завалить хотят, — догадался Чистяков. — Чуют, товарищ командир, чуют — сопки накаляются.

— Верно, готовятся. Иначе, зачем бы им провод тянуть на сопку? Взяли бы бикфордов шнур и ахнули, — согласился Ломов.

У Чистякова озорным огоньком сверкнули глаза. Он придвинулся к Ломову:

— Поручите, товарищ лейтенант. Я с сапёром перед маршем одним махом обстряпаю. В критический момент и не будет взрыва. Разрешите?!

— И не придумывайте! — отрезал Ломов. — От вас ещё этого не хватало.

— Такой случай! Без звука…

— Прекратите, мичман. Здесь на каждом шагу хочется мстить врагу, — занятый своими мыслями, ответил Ломов, смотря на голубую нить, разрезавшую квадрат карты. — А неплохо было бы…

— Конечно, неплохо, — живо согласился Чистяков.

— Как думаешь, мичман, — заговорил о своём Ломов. — Вот бы нам по воде добраться до Леастарес, а? Смотри на карту. Речка течёт в Норвегию. В восьми километрах от места операции. Лодки стоят, видимо, под сопкой, за домом… Ночью взять пару лодок — и пошёл вниз. Посмотри, какое течение, еле успевают управлять вёслами.

Уставившись на Ломова, Чистяков сразу позабыл о своём плане. «Так вот что решалось сейчас в голове командира. Вот зачем он долго смотрел на карту!»

Обойдя наблюдательные посты, Ломов приказал вахтенным особо тщательно наблюдать за домиком у реки и засечь, сколько в нём немцев, все ли уйдут после окончания работ и запрут ли ворота.

После этого Ломов и Чистяков спустились к лагерю, где уже спали матросы. Плотно позавтракав, лейтенант снова развернул карту. Он достал циркуль, прошёлся им по голубой нити на карте и, прикинув скорость течения реки, подумал: «До рассвета километров пятьдесят отмахаем. Находка!» — этой мыслью Ломов поделился со стоящим на вахте Шубным. Искурив с Чистяковым самокрутку, Ломов улёгся спать.

…Шубный разбудил на вахту Ерошина, Борисова, Чупина. Проснулся и Громов. Шубный поудобнее улёгся на место разбуженных, но не закрывал глаз. Ему хотелось сообщить матросам новость, о которой знали пока что он — Шубный, мичман и командир.

— Лейтенант тут с мичманом давеча толковали, — начал он. — По реке дальше маршрут намечали, под сопкой шлюпки немецкие стоят. «Ты понимаешь, Шубный, находка-то какая», — говорит мне командир. «Как не понимать, — отвечаю. — Нам по воде, как птице в небе». А лейтенант подсчитал и говорит, что за одну ночь километров пятьдесят, не меньше, отмахаем и без устали.

— А ширина, глубина речушки какая? — спросил хмурый и озабоченный новостью сапёр Чупин. — По отмелям будем лазить, к немцам прибьёмся, река-то незнакомая.

— На сопках больше шансов напороться на фрицев, да ведь идём, — густо, ещё спросонья пробасил Борисов и перешёл на шепот: — А по воде и безопаснее, и не так измучаешься. Толково придумал.

— Насчёт незнакомой речки и отмелей разных это ты зря, Чупин, — снова заговорил Шубный. — У меня случай интересный был в жизни. Работал я на лесоразработках. Деньгу зашибить не удалось. Прихворнул. С месяц в таёжном шалаше провалялся. А как окреп, дал ходу на Двину! Прослышал я на берегу среди лесорубов, что нет лоцмана, который бы смог провести лес по реке. Весной Двина бурная, разливается, кое-где не разберёшь: русло это или приток на пути. В эту пору опасно плоты вести. Бригада сплавщиков есть, а лоцмана нет. Дай, думаю, я в лоцманы запишусь. Сплавщики — народ опытный, на всех верстах по Двине воду пили, подскажут, чуть чего. Порядки, команды и обычаи я знал сызмальства… Иду в контору к управляющему, для приличия перекрестился на пороге и — бац, паспорт на стол. В конторе сидели двое. Кто главный — и сейчас не знаю. Один спрашивает: «Вам в такую пору приходилось…» — а дальше какое-то слово завернул учёное, что я не разобрал, — в общем, приходилось ли проводить плоты? А я, так это, подбросил брови и говорю: «Я хочу завтра отдать концы. Как насчёт продуктов и водки, каков будет аванс?» И на мой вопрос был дан точнейший ответ… Познакомился немедля с бригадой сплавщиков, отобрал двух и ушёл в посёлок. Вернулись с закуской и двумя вёдрами водки. Угощал из большой кружки, а сам ни капли в рот не взял. Говорок пошёл: «Вот так лоцман! Душа человек! Бывало по стопочке перед походом давали, а этот — кружкой за свой счёт. Да мы с таким… Да мы за такого…» Утром подходят ко мне трое работяг с бородами и говорят: «Погодка-то сегодня — загляденье. Может, тронемся?… Рвутся все к работе». Я отвечаю им: «Без хорошего совета, как в море без привета. Что ж, я тоже думаю, пора». И мы поплыли. На вторую ночь подходит ко мне уже знакомый бородач и советует: «Не переждать ли до утра? Погодка-то разгулялась, место, сами знаете… Не напороться бы… Долго ли до беды». Отвечаю: «Бережёного, как говорят, и Бог бережёт. Переночуем около берега, согласен». А утром дальше тронулись. Не упомнил я всех советов, да только с помощью и смекалкой сплавщиков сдал лес целёхонек. Получил деньги, рассчитался со всеми, и пошли мы в чайную. Заказал я себе пивную кружку водки, чокнулся с каждым и сказал маленькую речь: «Лоцманом я никогда не был, на плотах только рыбу ловил мальчишкой, да и то мужики прогоняли, а на реках плавал больше без штанов, да на лодке за пятак около берега. Спасибо вам за службу». Сказал так, залпом выпил водку, схватил картуз, поклонился в землю и ушёл. Хотелось мне посмотреть на них после этой речи, да побоялся вернуться.