Моя Шамбала - Валерий Георгиевич Анишкин

здесь хориков. За младших стал просить Мотя и Монгол.

— Дядь, вы не смотрите, что они маленькие, они, зато, проворные. Носить будут чего-нибудь. Вон досок сколько.

— Это скамейки, — заметил усатый начальник, — и, подумав, решил:

— Ладно, валяйте все. Только, чур, не бить баклуши.

Работали дотемна. Семен с Мотеймладшим и Армен Григорян быстро устали и только путались под ногами, мешая старшим. Монгол отправил их домой. Мотямладший стал хныкать, но брат показал ему кулак и наказал:

— Скажи там, что мы работаем и что нас за это в цирк пустят.

Еще раньше разбежалась хорикововкая малышня.

Остальные старались изо всех сил — таскали, держали, вбивали, тянули и лезли на глаза усатому дядьке, закрепляя свое право на бесплатный проход в цирк.

И уже валились с ног, когда усатый отпустил нас домой.

— Спасибо, ребятки, помогли! Завтра приходите пораньше, а послезавтра всех, кто будет работать, пущу в цирк бесплатно.

У нас вытянулись лица. Пахом зло сплюнул и тихо ругнулся. Мы не думали, что придется работать еще день, и растерянно смотрели на Монгола. Расстроенный не меньше нас, Монгол пожал плечами.

— Придем, — вяло согласился он за всех, и мы молча поплелись домой, еле волоча ноги и не зная, что нас там ожидает.

Но дома все обошлось. Пацаны предупредили наших родителей, которых, видно, вполне устраивало, что мы занимаемся хоть каким-то делом и вроде как зарабатываем, пусть даже на цирк, а не болтаемся «черте где».

На следующий день на работу в цирк не пошел Каплунский. Я твердо решил последовать его примеру. У меня на ладонях были кровавые мозоли, и все во мне сопротивлялось, когда Витька Мотя насмешливо спросил:

— Ну что, Вовец, ты идешь?

— Иду! — глухо, как стон, выдавил я из себя и тут же усомнился, я ли это сказал. Тело мое болело, и не хотелось двигаться, не то что таскать что-то.

— Ну, айда! — приказал Монгол.

И опять таскали, и опять крепили, и опять держали и тянули. Правда, рвения нашего сильно поубавилось. Все делалось как во сне. Ряды хориков тоже поредели. Их пришло двое: Венька и Толик Жирик. И вид у них был не лучше нашего. К полудню чуть разошлись и, вроде, стало полегче. И совсем приободрились, когда дядька с усами подозвал нас к себе и пожал всем по очереди руки:

— Спасибо, ребята, помогли. Завтра в 12 первое представление. Приходите пораньше, спросите Станислава Юрьевича. Я вас проведу.

Ночью я долго не мог уснуть, спал плохо, ворочался, просыпался и смотрел на ходики. А снился мне цирк, снились львы, слоны и клоуны, играла музыка и падали почему-то звезды изпод купола, а купол был небом…

Вскочил я ни свет ни заря. А на зеленом бугорке за сараями на улице уже сидели Пахом и оба Моти. До двенадцати было далеко, и нам ничего не оставалось делать, только ждать. Часам к десяти собрались все, и ноги сами принесли нас к цирку. Мы слонялись возле вагончиков, приставленных вплотную друг к другу, пытаясь в щели между ними увидеть, что происходит там, внутри. Вагончики составляли закрытую со всех сторон площадку. Снаружи оставалась только касса и красные дощатые стены цирка с огромным брезентовым куполом, от которого расходились во все стороны стальные тросы. А на площадке за вагончиками шла таинственная жизнь, не умолкал собачий лай, кто-то звал Наташу, стучали молотком, пофыркивали кони, и изредка сотрясал воздух львиный рык.

Стали появляться родители с детьми. Дети постарше шли одни. Казалось, здесь собрались пацаны со всего города. Здесь были курские и монастырские, но это была пацанва мелкая, и они не особенно задирались, потому что здесь за ними не было взрослой шпаны.

Пацаны шныряли вокруг цирка, высматривая лазейки, через которые можно было прошмыгнуть в цирк без билета.

Когда открылась касса, народ заволновался, очередь сжалась плотнее, придвигаясь к кассе. Мы тоже придвинулись ближе к цирку, опасаясь, что нас не найдет Станислав Юрьевич. Раздался женский вопль, посыпалась ругань и началась перебранка.

— Кошелек у кого-то свиснули, — определил Пахом. Но нам было не до чужого кошелька, мы ждали Станислава Юрьевича.

Вдруг на крыше одного из вагончиков появился клоун с белым лицом, красным носом картошкой и огромным красным ртом. Широкие белые штаны и такую же широкую белую куртку украшали крупные красные горошины, такие крупные, что скорее были похожи на яблоки.

Голову клоуна венчал колпак с кисточкой, изпод которого свисали длинные соломенные волосы.

— Здравствуйте, почтенная публика! Клоун сделал два глубоких риверанса. Вокруг смеялись и улюлюкали.

Начинаем представление всем на удивление.

Крысы лезут в самолет — начинается полет,

Медведь на тумбе станцует румбу,

Собачка так и сяк станцует краковяк,

Девушка невидимка расскажет о военных,

Гражданских и судебных делах.

Времени для начала остается очень и очень мало.

Приобретайте билеты. Налево касса, направо вход.

Вот!

Клоун сделал на крыше вагончика сальто и исчез.

Уже стали пропускать по билетам. Уже одного пацана милиционер стащил со стены и вел за ухо подальше от цирка. Тот орал благим матом: «Дяденька, отпустите, я больше не буду». Но за спиной милиционера тут же, став на спину другому пацану, подтягивался на руках, чтобы нырнуть в щель между стеной и брезентом, ловкий безбилетник.

Мы стояли возле билетерши, и Монгол канючил:

— Тетенька, пропустите, мы работали здесь, нас Станислав Юрьевич обещал провести бесплатно.

— Ничего не знаю, отойдите, — отвечала строгая билетёрша. — А то милиционера позову.

Мы отчаялись и совсем упали духом, когда раздался первый звонок.

— Тетенька, позовите Станислава Юрьевича, — униженно просил Монгол, а мы подтягивали.

— Пропустите нас, позовите Станислава Юрьевича.

— Вот он, пацаны! — вдруг завопил Пахом, и мы разом повернулись в ту сторону, куда показывал Пахом. Станислав Юрьевич, большой и важный, в сером толстом пиджаке, с красной бабочкой вместо галстука, неторопливо шествовал, нет, не шествовал, а нес тело по опустевшей территории цирка.

Появился он у вагончиков, а мы ждали его у входа в цирк.

Мы бросились к нему, и все разом загалдели:

— Станислав Юрьевич, нас не пускают. Скажите, чтоб пропустили. Вы нам сказали, что пропустят бесплатно, а она не верит. Вы обещали.

— Тихо, тихо!.. Обещал, значит? — Станислав Юрьевич улыбался.

— Ну, сколько вас тут? Кто работал?.. Этих помню. Он показал на Пахома, Монгола, старшего Хорика.

— Да что-то вас тут больно много! А эти пескари что, тоже работали? Что-то я их не видел.

Станислав Юрьевич попрежнему улыбался. У него было хорошее настроение. Семен, Мотя, Армен,