Крымский щит - Вячеслав Демченко

Впрочем, Володе тоже завидовать не приходилось: кроме жестянок дефицитных запасных магазинов… потеряй один, Серёга голову отгрызёт и не посолит даже — обещал… — на неширокой спине его болтался «сидор» с запчастями ручного пулемёта: ствол запасной с пламегасителем, возвратная пружина, шомпол, шабер, экстрактор гильз, протирки, ёршики, маслёнка…

Обуза, конечно, но и предмет гордости: запчасти «Везунок» никому не доверял, только Володе, после того памятного боя, когда случайно — лямка у мешка взяла да и оборвалась — он сам потерял его в отступлении, а Володька отбил у наседавших карате-лей чуть ли не голыми руками… Вспомнить смешно: выбежал на тропу с дурным криком и одним только осколочным кожухом Ф-1 в кулаке — татары от неожиданности, наверное, забыли, чего на винтовке жать надо, чтобы пальнула, — схватил вещмешок и убежал куда ни глядя.

Серёга потом, натурально, чуть крапивой, как мальчишку, оруженосца не выпорол, но после и похвалил, своеобразно так: «Хотел бы я знать, где таких дураков делают?.. Чтобы ещё парочку про запас завести…»

Тогда же, кстати, Сергей приветил и Айдера — да ненадолго, лёг парень у моста и не встал…

— Стой… — вдруг сказал Хачариди, подняв предупредительно руку.

Сказал так негромко и буднично, что погрузившийся в воспоминания Володька даже не сразу сообразил, налетел на него, и вскрикнул:

— Что?!

— Цыц, ты! — шикнул на него «Везунчик» и, медленно проседая в дебри подлеска, осмотрелся. — Слышишь?..

Вовка ничего не слышал, кроме обычных лесных звуков: насекомого треска угревшихся на солнышке цикад да шороха зелёной чешуи, если потерявшийся ветерок заплутал на верхушках деревьев…

Он так и сказал:

— Ничего не слышу, тихо вроде бы…

Серёга с досадой повел локтем — пулемёт он уже перехватил наизготовку:

— Запах чуешь?

Володька недоуменно уставился на «Везунчика» и только теперь обратил внимание, что его тонкие, с аристократическим вырезом, ноздри дрожат, как у охотничьей собаки… Тоже потянул носом.

Отчетливо тянуло жжёной соломой или сеном, чем-то в этом роде…

В общем настое лесных запахов: лиственной прели, мха и душистой хвои — запах этот несколько терялся, а Хачариди вот уловил, прямо как некурящая барышня табачный дым часовой давности…

— Мы же почти у самой костровой… — прошептал Володька, кивнув из-за плеча Серёги на просвет среди угрюмых стволов, где лимонной желтизной раннего солнца светлела большая поляна на верхушке утёса. — Вот и пахнет, тлеет ещё…

— С трёх часов ночи? — неодобрительно покачал головой Сергей. — До рассвета потушить должны были… ты и сам знаешь — так положено… чтобы и дымка не было видно. Да и запах не тот, неправильный, травяной какой-то. Как будто стог сена палили, а не сушняк… И ещё что-то.

Горел действительно стог сена. Демаскирующий дымок всё ещё вился серыми змейками из всех четырёх ям посадочных кострищ, но это уже никого не беспокоило.

Некому было беспокоиться…

Сквозь зимний сухостой уже пробивался нежный салат — подшерсток молодой травки, но рыжий бурьян из-под сошедшего недавно снега лежал ещё достаточно плотными космами, будто приглаженный пятернёй, поэтому не сразу бросались в глаза россыпи латунных гильз, пролежни, оставленные в траве залёгшими или упавшими стрелками и черно-бордовые пятна крови, уже загустевшей…

Но то, что на костровой разыгрался бой, и бой нешуточный, Сергей определил с первого взгляда, ещё стоя за медным стволом корявой сосны на окраине скального утеса. Определил по чёрным опалинам, по круговым россыпям грунта и свежим царапинам обнажённой скалы — по следам гранатных разрывов.

Особенно много их было почему-то с восточной стороны утеса, ближе к пологому склону. А вот возле источника соломенной гари, которую учуял Серёга ещё в лесу — возле разоренного стога, истлевшего в чёрную сажу до основания, — их практически не было, хотя тут всё ещё вихрился белый дым неохотно сгорающей прели.

— Думаю, что наших мы тут уже не найдём… — прошептал Сергей Хачариди замершему рядом Вовке, ударив кулаком по чешуйчатому стволу сосны.

Кто и когда из местных жителей округи решил скосить траву на обширной поляне уступа, определить теперь было невозможно, да и незачем. Никто из них забрать заготовленное сено так и не вернулся, даже не все валки были собраны, а несколько перезимовавших стожков смётаны были в один уже явно самими партизанами, — наверное, чтобы теплее было, зарывшись в сено-солому, пережидать зимние часы дежурства каждого пятого-пятнадцатого числа каждого месяца…

Значит, не они, не местные косари, догадались по ямам, расположенным в углах равнобедренного треугольника, что плоская вершина утёса приспособлена партизанами для сигнальной площадки.

Значит, не они и выдали это место карателям…

Кто же тогда?

Ответ обнаружился сам собой, когда Серега, настороженно поводя из стороны в сторону воронкой пламегасителя — хоть и ясно было уже, что ночной бой часа четыре, а то и более, как стал делом прошлым — подошел к чёрному, с подветренным налётом сажи пятну пожарища на месте стога.

— Отойди. Нечего тут… — сказал он чужим голосом и грубовато оттолкнул прикладом пулемета Володьку, сунувшегося из-за его плеча.

В чёрно-седой мешанине пепла на месте обрушившегося стога, в огненных волоконцах, загоравшихся от малейшего движения воздуха, он увидел…

Разительно похожее на копчёный окорок плечо в прорехе расползшейся, бурой от гари рубахи; обугленную подошву сапога без каблука, но с медной пяткой человеческой ноги, лопнувшей сальной белизной…

— Гошка там? — не сразу уняв тошнотворный ком в горле, спросил Володя.

— Тут… — глухо отозвался Сергей. — И Перетятько тут, не успели уйти…

— А Рефат? — мучительно потерев шапкой голову, мозги в которой вдруг неприятно, обморочно как-то, поплыли, не давая сосредоточиться, спросил Володя.

— А Рефат? — переспросил Хачариди и сам же ответил с придушенной злобой. — А вот Рефат успел почему-то…

— Ты думаешь?.. — эта догадка подействовала на Володю отрезвляюще, как пощёчина. Он встряхнулся.

— И буду думать, пока труп его не найду, или самого не поспрошаю… — в голосе Сергея Хачариди уже чувствовалась твёрдость принятого решения. — Пойдём, ребятами потом займёмся.

Он бесцеремонно оттолкнул Володю от жуткого пепелища и направился к краю утёса своей по-кошачьи мягкой, на полусогнутых, походкой, не предвещавшей ничего хорошего тому, за кем бы он так крался…

Но тут-то за кем? — недоумённо оглянулся Володя, но никого и ничего не обнаружил. Только брошенную румынскую плащ-палатку, сбитую в комок, судя по лохматым дыркам между плеч, партизанскими пулями.