Белое солнце дознавателей - Тайга Ри

…

…

…

«…было жарко. Так жарко, что подвески в волосах, удерживающие защитные кади, плавились от пекла. Так жарко, что все расплывалось перед глазами – фигуры двоились, троились, превращаясь в миражи… в горле пересохло, губы распухли и потрескались, но мы просто переставляли ноги, одну за другой, одну за другой, шаг за шагом приближаясь к финишному флагу.

Два бархана и можно будет упасть в тень палаток, напиться, отдохнуть и…

– Блау!

Оборачивались мы медленно, чтобы было время запитать первый узел плетений стазиса. На всех чары не растянуть, но можно выиграть время.

Пятеро. Шекковых выродков.

Мы знали, что нас не оставят в покое, но почему сейчас? Они должны быть уже далеко впереди. Ждали в засаде за барханом?

– Корпус не место для маменькиных сынков…

– Чтобы выгнали из Столичной Академии, причина должна быть веской… что сделал наш сладкий красавчик… трахнул дочку ректора?

Они заходили грамотно, зажимая с двух сторон – плетение не разделить при всём желании.

– Мы покажем, как мы встречаем новичков, не так ли парни? – ржач стоял оглушительный – кадеты не прятались, тонкая серебристая пленка купола тишины переливалась сверху.

Никто не услышит, и не вернется – он шел одним из последних. Как слабак.

Чары мы бросили первыми – стазис, ещё стазис, стандартный щит, чтобы отвести пару плетений, но этого было мало, ничтожно мало – силы каждого примерно равны, а артефакты забирают перед броском по пустыне. Чтобы учились рассчитывать только на свои силы.

– Гаси его! Гаси!

Плетения мы словили в бок – два, и одно – в спину, тройной стазис не снять, даже будь мы Трибуном.

Песок обжигал лицо, и набился в рот, смешиваясь с вязкой слюной.

Суки.

– Переворачивай, снимай штаны, и брось „вязанки“, я сниму стазис, хочу, чтобы он чувствовал, трахать бревно удовольствия мало…

– Быстрее, пока не хватились…

Мы взвыли беззвучно. Слезы обожгли глаза и сразу высохли на горячем ветру. Тройной – не снять, вязанки – можно.

Можно.

Верхний легкий тренировочный халат рванули первым, задирая вверх, штаны спустили вниз, и чья-то рука по-хозяйски хлопнула, огладив задницу.

– Красавчик, кожа нежная, как пух, и белая, как снег…

– Северяне, – выплюнул кто-то презрительно.

В голове зазвучали голоса, шипенье и образы… много образов… но слишком чуждые и слишком далеко, мы ещё не разу не пробовали „звать“ на чужой территории.

– Снимай! – рука ещё раз хлопнула по заднице, и плетения стазиса упали.

Эту руку мы сломали первой.

Кость влажно хрустнула, и прежде, чем второй, тот, кто бросал чары, успел развернуться, уже рванули его за ногу, прикрываясь – плетения стазиса ударили ему в спину одновременно, и тело над нами неподвижно застыло.

Голоса в голове звучали все громче, твари пели, откликаясь на наш Зов, сила пела в крови, и дальше мы не церемонились.

– Кадеты! Пустынные выродки!

Молнии Наставника жалили больно – он расшвырял всех в стороны, как котят. Горячий песок обжигал голую задницу, как сковородка Маги. Мы слизывали чужую кровь, которая смешалась с песком, и порыкивали от удовольствия.

Кровь. Тут много крови. Голоса пели и звали, и вели… уже идем, уже идем, уже идем…

– Шекковы выродки! – снова выругался Наставник. – В карцер! Всех – на декаду! Надеть штаны, кадет! Стройся!

Трое подвывали, баюкая сломанные руки – и их стоны были куда лучше той музыки, что звучала в Императорской опере. С двоими мы сочтемся позже.

– Стройся! Вы – недоумки – продолжаете движение! Кадет Блау – за мной! – Наставник развернулся в сторону пустыни. – Сработали сигнальные вышки по южной стороне – прорыв тварей-пустынников. Кораи далеко… посмотрим, на что способны хлипкие северяне…»

…

…

…

Обратно нас вышвырнуло рывком, запах раскаленного песка и крови, дрожал в воздухе, наполняя алтарный зал, прикосновение чужой ладони на моей заднице обжигало, и мне хотелось сломать эту руку ещё раз – дважды, так, чтобы срастить перелом было невозможно и за четыре декады…

Прежде, чем я успела поймать взгляд Акса, нас снова швырнуло в серебристую пелену.

Вторым шел дядя.

…

…

«…дядя стоял на коленях, низко склонив голову, кончик длинной косы, заплетенной северным узлом, свисал до самого пола.

Он же не носит такие длинные волосы.

Мы видели только плитки мозаики, выложенные причудливым орнаментом в виде пересекающихся кругов и ромбов, из гладкого охряного камня, отполированного до блеска.

Я узнала и мозаику и камень – такой возили только из Хаганата. И такой пол был только в одном месте во всей Империи – в одной из приемных Запретного города.

Мгновения текли за мгновениями. И потом снова по кругу. Сколько мы стояли без движения – я не знаю, но там любят заставлять ждать.

Ожидание очищает душу и рождает возвышенные мысли, тренирует терпение, добродетель и считается главным средством, чтобы показать истинное отношение к просителю.

Ещё мгновение, и ещё – у нас уже затекло всё – мы не чувствовали спину, шею и ноги, держась только на одном усилии воли.

Неужели заставили стоять с самого утра?

Наконец сбоку раздались грузные осторожные шаги, шорох – так шуршат ханьфу, расшитые золотом, когда нити трутся друг о друга, переливаясь на свету.

Мы опустили голову ещё ниже – кончик косы лег на пол, свернувшись змеей.

– В удовлетворении прошения отказано. Род Хэсау в своем праве.

Мы сжали руку в кулак так, что ногти впились в ладонь. Отказано. Опять отказано.

– И я бы не советовал, – парчовые тапочки с загнутыми носами подошли ближе и остановились совсем рядом, – больше поднимать эту тему, сир Блау. Сейчас… в свете последних событий очень неспокойно… и на Севере и в Империи… вы ходите по самой Грани, – добавил Распорядитель имперской канцелярии тихо. – Сейчас не лучшее время… к этому вопросу можно будет вернуться позже…

– Позже? Через десять зим? Шестнадцать? Когда ребенок вырастет? – голос дяди звучал хрипло, как будто ему повредили горло.

– Если нужно, то и через шестнадцать, – произнес Распорядитель сухо. – У вас уже двое детей на руках, вы признаны Главой, но не мне вам говорить, насколько ваше положение… шатко. Ваша задача – вырастить достойного Наследника. На последнем Совете перевес в вашу пользу составил всего один голос. Один! – толстый указательный палец, унизанный тремя массивными перстнями, качнулся прямо перед носом.