Погода – это мы - Джонатан Сафран Фоер

Спасение потребует от нас коллективного действия, и коллективное действие нас изменит – особенно в том случае, если мы изменимся не по наитию, не потому что «увидели свет в конце тоннеля», а потому что, предчувствуя приближение тьмы, мы заставим себя действовать на основании знания, в которое не верим. Когда один из супругов сталкивается с предательством[260], например с изменой другого, и пара раздумывает, остаться ли им вместе, знаменитый психотерапевт Эстер Перель советует партнерам подумать о своем браке так: «Ваш первый брак кончился. Вы бы хотели вместе вступить в новый?»

Возможно, чтобы спастись, нам не нужно бросать свой дом: наша вторая Земля может стать преображенной версией той Земли, на которой мы живем сейчас. Так или иначе, нам предстоит жить на новой планете – на той, которую мы обретем, уехав, или на той, которую мы обретем, оставшись. Эти две модели спасения сказали бы о нас очень разные вещи.

Какое будущее вы бы предсказали цивилизации, которая бросает свой дом? Это решение покажет, кто мы есть, и изменит нас. Люди, считающие свой дом расходным материалом, будут считать расходным материалом что угодно и сами превратятся в тех, кого можно с легкостью выбросить на свалку.

Какое будущее вы бы предсказали цивилизации, которая действует сообща, чтобы спасти свой дом? Это решение покажет, кто мы есть, и изменит нас. Совершив необходимый прыжок – не в неизвестность, но в действие, – мы сделаем больше, чем спасем планету. Мы сделаем себя достойными спасения.

Космический телескоп «Хаббл» был запущен в 1990 году. У него настолько мощная и точная оптика, что, будь он нацелен на Землю и сумей преодолеть дымку атмосферы и размывающую скорость собственной орбиты, он мог бы прочитать эту страницу, глядя вам через плечо. Отвернувшись от Земли, «Хаббл» может в буквальном смысле разглядеть начало времен.

«Хаббл» был задуман в 1970-х, но его разработка, постройка и запуск заняли двадцать лет. Он представляет собой физическое выражение коллективных достижений и амбиций человечества, современный эквивалент собора. Его многочисленные достижения включают в себя определение размера и возраста вселенной, обнаружение первой органической молекулы за пределами Солнечной системы, открытие, что практически каждая галактика содержит сверхмассивные черные дыры, и наблюдение за далекой вспышкой сверхновой звезды, предполагающей, что вселенная только недавно начала разгоняться.

Все это чуть не пошло прахом. Когда были получены первые изображения, обнаружилась серьезная проблема с оптикой. Зеркало – надо полагать, самое точно вырезанное зеркало на свете – было не дошлифовано на одну пятидесятую[261] толщины человеческого волоса. Вместо того чтобы собирать в фокус 70 % звездного света, «Хаббл» мог собирать лишь 10 %. Изображения не оправдывали ожиданий, и проект обернулся для НАСА самым большим конфузом – в «Голом пистолете 2½» фотография «Хаббла» фигурирует рядом с фотографиями «Гинденбурга» и Майкла Дукакиса[262].

Решить эту проблему было непросто. Зеркало нельзя было повторно отшлифовать в космосе. Его также нельзя было заменить на другое прямо на орбите. А возвращать «Хаббл» на Землю для ремонта было бы слишком дорого. Единственным спасением оказалась точность ошибки – оптический компонент с такой же степенью искажения в другом направлении смог исправить фокус. В 1300 году попытки создать очки привели к изобретению зеркала, семь столетий спустя самому сложному зеркалу в мире потребовались очки. Иногда даже самые огромные и сложные задачи могут быть решены простой коррекцией, балансировкой. Нам не нужно изобретать еду заново, нужно просто «отменить ее изобретение». Будущему животноводства и пищевых привычек нужно стать похожим на прошлое.

* * *

Винченцо Перуджа получил от Лувра заказ на сооружение защитных витрин для нескольких картин. Вечером 20 августа 1911 года он с двумя сообщниками спрятался в шкафу, где хранились студенческие принадлежности для рисования. Выйдя оттуда на следующее утро[263], Перуджа направился к «Моне Лизе», снял ее со стены и вынес через главный вход музея.

В то время[264] «Мона Лиза» не была широко известна за пределами мира искусства, она даже не считалась самой знаменитой картиной в своей галерее, не говоря уже о целом музее. Прежде чем ее отсутствие хотя бы заметили, прошло двадцать четыре часа. Но стоило краже привлечь внимание[265] набирающей силу прессы, как она превратилась в международную интригу, а «Мона Лиза», теперь уже шедевр, стала самой знаменитой картиной в мире. Когда через неделю после следственных мероприятий Лувр открыли[266], впервые в истории музея на вход образовались очереди. За два года между кражей картины и ее возвращением посмотреть на пустую стену, где она висела – «клеймо позора», – пришло больше народа, чем когда-либо приходило посмотреть на нее саму.

Франц Кафка приходил[267] посмотреть на пустую стену, когда со дня исчезновения «Моны Лизы» не прошло и месяца, и ее отсутствие пополнило коллекцию «невидимых диковинок» – мест, событий, людей и произведений искусства, по которым он скучал. Год спустя[268], возможно, под воздействием пережитого, Кафка написал свой шедевр, повесть «Превращение», в которой герой однажды утром просыпается, став насекомым, его восприятие действительности радикально меняется, а собственное тело – его первый дом – больше не кажется ему гостеприимным.

Со временем слава «Моны Лизы» только росла – или, правильнее сказать, росла слава ее славы. Люди хотели увидеть «Мону Лизу», потому что другие хотели увидеть «Мону Лизу». По подсчетам Лувра[269], 80 % посетителей музея приходят увидеть одну-единственную работу, ту самую. Сейчас «Мона Лиза» висит под пуленепробиваемым стеклом[270] толщиной почти четыре сантиметра. Хотя цель стекла – защитить самую ценную картину в мире, в результате оно усиливает наше ощущение ее ценности и хрупкости. Когда мы смотрим на «Мону Лизу», пуленепробиваемое стекло служит нам корректирующей линзой.